Под бархатом оказалась деревянная клетка, до отказа забитая маленькими обезьянками, размером не больше белки. Мех у них был короткий, желтоватый, а вокруг ртов и глаз – черный, что придавало их мордочкам сходство с черепом. Крошечные изящные пальчики цеплялись за перекладины клетки, ребра вздымались и опускались под шкурой. Обезьянки скалились, обнажая десны нездорового, серого цвета. Глаза у зверьков ввалились. Некоторые лежали на дне клетки, слишком слабые, чтобы двигаться. Грегуар с сочувствием смотрел на несчастных существ. Тангейзер был готов поклясться, что обезьяны все свои жалобы обращали к мальчику.
– Что это? – спросил маленький парижанин.
– Их называют обезьянами, – объяснил его господин.
Грегуар попытался произнести это слово, а Матиас продолжил:
– Они живут на деревьях, в дальних странах, на другом конце света.
– Они напуганы и голодны. И воды у них нет! – с болью воскликнул ребенок.
– Верно подмечено, приятель. Бедняги умирают от жажды.
Подошел Арнольд и с отвращением посмотрел на обезьян.
– Зачем сильные мира сего вывозят из Африки экзотических животных? Неужели они думают, что коллекция дурно пахнущих зверей придаст им величия? – спросил у него иоаннит. – Эти макаки из Нового Света. Я видел таких в Севилье, но не столько сразу.
– Боюсь, им не повезло. Одна из них укусила за палец любимого карлика королевы, а ее карлики пользуются большим влиянием, чем я, – пожал плечами де Торси.
– Помоги мне, Грегуар, – скомандовал госпитальер.
Под оглушительный визг обезьян Тангейзер и его слуга вынесли клетку из глубины комнаты и поставили у двери.
– Что вы делаете? – забеспокоился Арнольд.
– Грегуар прав – они умирают от жажды. Отсюда их услышат те, кто должен за ними присматривать.
Они оставили галдящих обезьян, и полный придворный снова повел своих спутников по коридору.
– Зачем вам Пикар? – спросил он у рыцаря.
– Он знает, где мне искать жену.
– Его называют «Малыш Кристьен», потому что он родился с дефектом гениталий. У него нет яичек, а пенис почти не заметен – мне это известно из надежных источников. В молодые годы это привлекало к нему людей с самыми необычными наклонностями, которые слетаются во дворец, словно мухи на ведро с навозом. Кристьен терпел унижения в надежде, что это поможет ему утвердиться в качестве драматурга. И будь у него хоть капля литературного таланта, он, несомненно, преуспел бы.
– Он писатель?
– Кристьен сочинил одну-единственную пьесу, беззастенчиво списанную у Грегуара, только без его остроумия. Единственными отличительными чертами его пьесы были претенциозность и пустота. В некоторых кругах эти качества высоко ценят, но задница Кристьена быстро увяла, а с ней и его карьера. Теперь он сочиняет злобные памфлеты на более талантливых драматургов, а также эротические вирши для частных клиентов. Больше всего он востребован для постановки разного рода эротических сцен, которые щекочут нервы тем, кто унижал его при дворе. Для этого у него есть целая труппа из уродцев, карликов, детей и извращенцев – так мне говорили. Официально же он занимает должность распорядителя развлечений королевского двора.
– То есть это не очень важная персона.
– Что может быть ничтожнее неудавшегося драматурга?
– Я в жизни не видел ни одной пьесы.
– Пробыв полчаса в вашем обществе, я и сам уже никогда не пойду на спектакль. Можете мне поверить, театру нечего вам предложить.
Арнольд заглянул еще в три комнаты, в каждой из которых встречал лишь раздражение и недовольство. Ему отвечали, что утром Кристьен был здесь, но после полудня его не видели. Никто не хотел признаваться, что знает, где искать распорядителя.
– Я сделал все, что мог, – вздохнул де Торси. – Прикажу Доминику Ле Телье послать своих людей, чтобы они нашли негодяя. А потом, с вашего разрешения, вернусь к другим своим обязанностям – их у меня хватает.
– Справедливо, – согласился госпитальер.
Они вернулись в вестибюль. В полосе света от открытой двери были видны два человека, которые что-то горячо обсуждали. Тангейзер видел лицо только одного из них, повыше ростом – офицера в дорогом светло-коричневом камзоле и таких же лосинах. Его красивое лицо, выделявшееся на фоне пышного воротника, не было обезображено ни шрамами, ни следами болезни, но на нем проступало много злобы и мало ума – сочетание, хорошо способствующее продвижению по службе. Его взгляд скользнул поверх головы собеседника и внезапно остановился на иоанните. У Матиаса опять возникло ощущение, что его узнали – человек, которого он ни разу в жизни не видел.