– Рад вас видеть.
Арнольд вошел в комнату. За прошедшие несколько часов этот человек очень изменился. Юность его закончилась – как почувствовал Матиас, навсегда.
– Безумие началось, – сказал де Торси.
– Какое безумие?
– Если повезет, вы сможете им воспользоваться. Торопитесь.
Тангейзер отрезал кусок баранины и протянул Грегуару, чтобы юный слуга подкрепился. Потом он сам откусил кусок и, вернувшись в спальню, натянул черную льняную рубаху. Белый крест на груди был забрызган кровью. Застегнув ремень и вложив меч в ножны, Матиас повернулся к двери и в первый раз заметил, что в спальне есть еще одна кровать – в нише у дальней стены. Под влажной простыней кто-то лежал, и в полутьме казалось, что этот человек дрожит. Рыцарь очень устал, но сострадание – это удел слабых. Второй пленник лежал лицом к стене. Он был явно болен и трясся в приступе лихорадки.
Тангейзеру оставалось только надеяться, что болезнь его соседа по камере не заразна. Он вернулся в гостиную, выпил пинту вина и отрезал еще один ломоть мяса. Лицо Арнольда было серым. Матиас похлопал его по спине:
– По крайней мере, я могу хвастаться, что провел ночь в Лувре.
Де Торси остался серьезным. Все трое направились к двери, где их ждал стражник, и вышли в коридор. Охранник уже собирался запереть дверь, как вдруг Грегуар заволновался:
– Одежда для младенца!
– Крестильная сорочка? – Тангейзер проглотил еще кусок мяса. – Вернись и забери.
Его лакей бросился назад, в камеру.
– Который час? – спросил тем временем госпитальер.
– Почти четыре, – ответил Арнольд.
– Как Грегуар тебя нашел?
– Это я его нашел, случайно. Вы и представить не можете, что творится сегодня ночью! Было невыносимо видеть, как плакал король. Как он страдал… – молодой придворный покосился на стражника, невозмутимого и неподвижного, словно репа. – Вашего лакея поймали, когда он пытался залезть в окно второго этажа Павильона короля со строительных лесов южного крыла.
– Он смышленый парень.
– Ему повезло, что его не убили. Охрана забрала у него письмо для Реца. Но поскольку герцог уже несколько часов совещался с королем, письмо не могло быть доставлено. Вскрыть его тоже не решались. Мальчишку никто не мог понять, и его заперли в буфетной, пока все не выяснится. Я подозреваю, что к тому времени его могли избить до полусмерти. Похоже, ваши слуги и друзья проявляют удивительную преданность.
– Будь у меня больше друзей, я не попал бы в этот переплет. Почему меня арестовали?
– Понятия не имею. Мальчишка поднял в буфетной такой шум, что охрана выволокла его оттуда и собиралась вышвырнуть из дворца. Именно этот процесс я и застал, когда проходил мимо со срочным поручением. Ваш слуга бросился к моим ногам и стал бормотать «Аве Мария». Я взял на себя смелость вскрыть письмо, поскольку предполагал, кто его автор. Надеюсь, вы простите мне эту дерзость.
– Целиком и полностью.
– Я позаботился о мальчишке, выполнил свои поручения, беспрерывно умножавшиеся, и вот я здесь… хотя мне предстоит еще много дел, прежде чем окончится эта черная ночь.
Вздохнув, де Торси нетерпеливо оглянулся на дверь, ожидая появления Грегуара:
– Он там сам шьет сорочку?
Тангейзер вернулся в гостиную. Крестильная сорочка имела ценность только с точки зрения чувств, а в данный момент о сантиментах было лучше всего забыть. Рыцарь увидел, что его лакей направляется в спальню с кувшином воды в руках. Сверток с сорочкой был зажат у него под мышкой.
– Черт возьми, приятель, что ты делаешь? – возмутился Матиас.
– Другой пленник попросил воды, во сне, – пролепетал мальчик.
– Будь он проклят, этот другой пленник! Сунь сверток под рубашку и пойдем.
Из спальни донесся хриплый стон. Тангейзер схватил канделябр, вырвал из рук Грегуара кувшин и бросился в спальню, надеясь, что ошибся. Быстрым шагом он пересек комнату, опустил канделябр к тюфяку и перевернул пленника на спину:
– Орланду!..
За стенами, лишенными окон, снова послышался звон колоколов.
Щеки Орланду Людовичи ввалились, лоб его был липким от пота. Матиас приподнял ему веки. Глаза юноши ввалились, а зрачки сжались в маленькие точки – он был без сознания. Иоаннит просунул руку пасынку под плечи и сквозь мокрую от пота рубашку почувствовал жар его тела. Опиум и лихорадка. Он приподнял Орланду, не обращая внимания на его стоны, поднес кувшин к его губам и влил немного воды ему в рот. Юноша глотнул.
Тангейзер поставил кувшин на пол и снова опустил больного на тюфяк. Орланду был полностью одет. Сквозь разрез на левом рукаве виднелась повязка, охватывавшая его руку от локтя до подмышки. Пальцы госпитальера скользнули вдоль бинта. Ткань, вся в коричневых и грязно-желтых пятнах, была влажной на ощупь. Повязку наложили слишком туго, так что рука отекла. По обе стороны ткани кожа на ней покраснела и воспалилась. Матиас пощупал шею Орланду и обнаружил опухшие лимфатические узлы. Повязка скрывала серьезную рану, возможно, даже гангрену. Если отравленный гумор попадает в кровь, то за несколько часов убивает даже самого сильного человека.