Все сбылось. Все наконец выстроилось! Не хватало лишь этого маленького звена. Я радовался. Я уже знал, каким образом уложить все в четкую и стройную систему: инициатива должна исходить не от меня. Кто бы мне поверил? Я создал ТЕОРИЮ, но никак не мог воплотить ее на практике. Ведь нужно было еще нечто — то, чего в ней не хватало, — вот эта девочка из маленького грязного бедного селения. Маленькое НИЧТО, мечтающее, чтобы „всем на ладошку досталось по бабочке“. И только я мог превратить это ничтожное НИЧТО, эту крохотную временную жизнь в великий подвиг. Ведь она была готова отдать „самое дорогое“.
Потом появилась динамика. Как говорят теперь — позитивная. Я сдвинулся с места, на котором так долго топтался…
Я снова заговорил с ней. И говорил так откровенно, что спустя какое-то время она прибежала к источнику, сияя от счастья: применяя зелья, строгий режим и еще тьму-тьмущую лекарских премудростей, она сумела побудить своего старого мужа к продолжению рода.
…Наверное, нет смысла продолжать рассказ — что было потом, вы хорошо знаете.
Но если бы мое сердце не было таким большим и емким, оно бы разорвалось от одного воспоминания о том, как она отдавала это „самое дорогое“ в тысячи чужих рук.
Только один раз она пришла к источнику, только один раз рвала на себе волосы. И уже не была похожа на ту маленькую девочку, которая говорила воде: „Добрый день!“ Я попробовал напомнить ей о нашем уговоре. А потом замолк, глядя, как она лежит у воды и тоненькая струйка бьет ей в голову. В почти седую, серебряную голову. Такую же серебряную, как эта вечно юная струйка воды…
Я всегда знал, что мир должен быть гармоничным. Но эту гармонию нужно создавать собственными руками. Природа — только подсказка, полотно же мастера — дело рук. Размышляя таким образом, я прибег только к одной, но очень важной хитрости.
В ту ночь, когда она лежала у источника, а ее замученный сын — в пещере, вход в которую закрывала огромная глыба, я понял, что именно сейчас нужно сотворить „чудо“! Потом будет поздно. После ее сына появится кто-то другой, потом — третий, четвертый… Время не ждет. Идея гармонии, системы, ПРОГРАММЫ откладывается. А я больше не мог ждать.
Я пошел к пещере, выждал момент (превратившись в доброго старца, напоил стражу и женщин, голосивших неподалеку, сонным зельем — не буду вдаваться в подробности, как я это сделал) и, отваливши глыбу, вынес тело…
Я знал: утром теория будет подкреплена фактом. Отныне я мог спать спокойно…
…Много времени в вашем представлении — или вечность, или пять, десять, двадцать лет собственной жизни. Девочке у источника я подарил первое. Теперь я вспоминаю ее все чаще. И с ужасом понимаю смысл ее настойчивого вопроса: „А что будет с другими?“
Не ученых и героев она имела в виду. Она знала, чувствовала, что их миссия неотвратима, естественна. Так же естественна, как… рождение козленка с белой меткой в сером стаде. Это было ей понятно. ДРУГИЕ. Вот о ком волновалась она. Ученые и герои заслуживают какой-либо жертвы, но их так мало по сравнению с другими!..
Страшные тогда были времена. Кровь и песок! Кровь, смешанная с песком, теперь лежала под ногами в виде терракотовых шариков, „полезных ископаемых“, жирных черноземов. За что я заставил ее страдать?
Я — технолог. Я могу придумать все, что угодно. Моя жизнь такая долгая, что сейчас в ней больше прагматизма, чем милосердия. Подчиняясь собственному азарту, я делал слабых богатыми — и они становились сильными. Я разрабатывал хитроумные и порой жестокие стратегии, чтобы побудить других к сопротивлению, к любви, к мысли. Но они подчинялись силе. Я нагружал их только той ношей, которую они могли вынести, но они ломались и предавали друг друга. Я дарил им шанс, а они пугались и ничего не делали.
Потом мне надоело экспериментировать. Я сделал все, что мог. Я больше не могу придумать ничего нового. Я умываю руки…
У меня есть лишь одно оправдание: я подарил девочке у источника и ее Сыну вечность.