Внизу не слышно было ни звука, не видно ни огонька. Говорить и зажигать лампы не возбранялось, но люди слишком боялись случайно приманить асиримов. Даже самые высокородные, считавшие избрание высшей честью, следовали традиции. Теперь и до утра за запертыми дверями, в темноте, горожане будут молиться богам пустыни. Даже на Таурияте, холме Королей, погасли огни во дворцах, лишь Королю Жатвы и его смертоносным Девам правила этой ночи разрешали ходить по улицам.
А Эмре до сих пор не вернулся. Где же он… попал в беду? Ранен? А может, уже мертв.
– Быстрее… – прошептала Чеда, надеясь, что ветер отнесет ее мольбу богам пустыни.
Ее охватило странное болезненное любопытство: могут ли асиримы почувствовать страх Эмре? Кто знает! Она никогда не сталкивалась с ними, даже не видела вблизи. Лишь однажды, много лет назад, она заметила вдалеке согбенную тень, бредущую через город, как раненый пес. Но сегодня, пока не взойдут луны, она и тени не разглядит.
– Сиськи Наламэ… иди уже домой, Эмре!
Но мольбы не помогали. Луны поднимались все выше, глубже становились тени. Улочка была пуста.
Нужно идти домой. Нужно ждать. Только полная дура поплелась бы искать его. Чеда знала, что он пошел в южную гавань, забирать «груз», но где он теперь? Не бросать же его… она никогда не бросила бы Эмре.
Весь день они ждали весточки от Османа, чтоб его человек объяснил им, куда идти. Сидели как на иголках, не могли даже есть – обычное дело перед такой работенкой, – только попили воды да поклевали рисовой каши с изюмом и кедровыми орешками. Чтобы скоротать время, Эмре болтал, рассказывая историю о маласанском наемнике, заявившемся вчера к Сейхану и требовавшем маринованных перчиков, которые старик держал в особом горшке под прилавком.
– Сказал, мол, слышал о них. – Эмре широко, по-кошачьи ухмыльнулся. – Потребовал, чтоб я выбрал ему самые острые. И что ты думаешь, Чеда? Убежал в слезах! Бегал и просил у всех воды, но ни у кого не оказалось ни капли, даже за золото!
На самом деле все торговцы специями держали за прилавком кувшины с водой, но наглого маласанца следовало проучить, чтоб не задирал нос, будто знает дары пустыни лучше местных.
– Они все улыбались так сочувственно, – продолжил Эмре. – И говорили: «Благословят тебя боги, добрый человек, но вода закончилась!» Он ушел, рыдая, как потерявшийся ребенок, красный, будто закатное солнце. До сих пор, небось, плачет.
Чеда невесело усмехнулась, прекрасно понимая, что не в простой шутке было дело. Все знали, отчего Эмре ненавидит маласанских наемников, и молча, не сговариваясь, приняли его сторону.
– Злые и мелочные торгаши, вот вы кто, – поддела Чеда, но Эмре только отмахнулся.
– Пусть хоть все маласанцы перемрут, мне наплевать.
Она не стала продолжать разговор – зачем тыкать в рану, которая так до сих пор и не зажила? А за два часа до заката явился Тарик, раздувающийся от самодовольства. Говорил он через губу, скрестив руки на груди, будто хозяин всего Розового квартала. Когда-то в детстве они с Чедой и Эмре вместе носились по улицам Шарахая, но теперь Тарик стал громилой у Османа и вообразил о себе невесть что.
– Два адреса, – сказал он. – Чеда идет первая. Эмре, ждешь, пока она не свалит.
Тарик выпроводил Эмре в другую комнату и назвал Чеде место: винокурня на востоке от северной гавани.
Она надела длинную абайю и хиджаб, чтобы полностью скрыть лицо и очертания, пристегнула к икрам метательные ножи на случай неприятностей и исчезла, притворившись, что отправилась в путь. На самом же деле, скрывшись из виду, она сделала крюк и вернулась на крышу дома напротив. Тарика и Османа это не обрадовало бы, но Чеда давно договорилась с Эмре: они всегда знают, где друг друга искать, если что-то пойдет не так.
Вот и теперь Эмре приблизился к окну, оперся на подоконник, выставив руку подальше. Махнул на юг, раскрыл ладонь как парус – южная гавань. Обернулся – якобы задвинуть шторы.
Чеда указала на север, изобразила рукой лист, летящий по ветру, – ей к акведукам Королей, питающим зеленые плантации.
Не дождавшись ответа, она исчезла – теперь уже в нужном направлении.
За мельницей винокурни Чеда встретилась с мужчиной неясного происхождения, с темной, как у кундунца, кожей, но мирейскими чертами лица. Высокий рост, темная одежда, длинные черные волосы, собранные в хвост, – такого нетрудно заметить и в толпе.