Эмре застонал, просыпаясь, но кое-как поднялся. Когда они добрели наконец до дома, Тулатан отправилась на покой вслед за сестрой, и солнце озарило восток.
Чеда уложила Эмре в постель, сунула кожаную сумку под кровать и только после этого дала ему напиться. Потом обработала и зашила раны – две на груди, наискось, одну на левой руке.
Она смертельно устала. Действие лепестков выветрилось, осталась только сонливость, но более сильная, чем обычно. Лишь осознание того, что Чеда едва не потеряла друга, не давало уснуть на ходу.
Положив последний аккуратный стежок, она поцеловала Эмре в лоб – так же, как асир поцеловал ее – и позволила себе уйти в свою комнату, забиться туда, как собака в конуру. Безумно хотелось уснуть наконец, но один вопрос все мучал Чеду. Она откинула покрывало из конского волоса, висевшее над кроватью, и вытащила из скрытой ниши мамину книгу. Книга, медальон – то немногое, что осталось от мамы, будило воспоминания о ее изящных руках и победной улыбке. Обычно Чеда засушивала в книге лепестки адишары, но теперь ее интересовало другое.
Она пролистала страницы и нашла его.
Что-то дрогнуло внутри, раскрыло огромную пасть, грозя поглотить целиком. Чеда надеялась, что запомнила неправильно, что это все была игра воображения, магия асира…
Но нет. В этот раз память не подвела. Со страниц маминой книги на Чеду смотрели знакомые слова.
Чеда окончательно перестала понимать, что происходит. Почему это странное, жалкое существо принялось вдруг читать стихи, написанные маминой рукой? Бессмыслица какая-то. Она вновь перечитала их, пролистала книгу из конца в конец, ища подсказки, но так ничего и не нашла. Наконец усталость накрыла Чеду, и с первыми лучами солнца она уснула, крепко прижав к себе мамину книгу.
Глава 7
Загадочные слова преследовали Чеду во сне и все так же звенели в ушах, когда она проснулась: странное сплетение мелодичного маминого голоса и тихого хрипа асира. «Смертоносное древо – вот дом для тебя…»
По улицам гулял ветер пустыни, день обещал быть теплым. Лежа в постели, Чеда слушала кашель старой Ианки из дома напротив, шум проснувшегося базара, до которого от их улочки было рукой подать: крики зазывал, ржание мулов, звон колокольчика – это Тела сообщала покупателям, что напекла свежего хлеба. Скоро весь базар как обычно сбежится к ней за горячими лепешками.
Стоило Чеде сесть в постели, как ожили все синяки, растяжения и ссадины, полученные ночью. Решив не замечать их, она достала с полки в изножье кровати старую «Историю Шарахая», самую подробную книгу о городе, которую удалось найти во время одной из множества вылазок на книжный развал.
Тысячу лет назад заложили Шарахай, вещала книга, но не для вечности, о, нет. То был лишь крошечный оазис, в котором кочевники утоляли жажду на пути через Великую пустыню. Все племена стремились в Шарахай, даже те, кто не водил обычно караванов в сердце пустыни, ибо то было место, где странники встречались на долгом пути, где совершались сделки и завязывались беседы, где пелись песни и отцы сговаривались о женитьбе детей.
Племена пустыни никогда не оставались на одном месте надолго, но Шарахай привлек их. Одни приходили торговать, другие селились рядом на неделю-другую, чтобы увидеться с друзьями и родичами. Недели превращались в месяцы, месяцы – в годы, а оседлых племен становилось все больше. Шарахай стал поселением, а потом и городом, крепостью более могучей, чем любое племя.
Пустынные шейхи недовольны были этим, но что они могли поделать? Как не позволить товарищу остаться заботиться о раненом? Как не поверить беременной женщине, уверяющей, что догонит племя, когда родится дитя?
Каждый раз, возвращаясь в Шарахай, шейхи звали своих людей обратно, бороздить пески вместе, но всегда находились уставшие от кочевой жизни, мечтающие лишь пустить корни, пусть и в песок.
Все больше путников со всех концов света стекались в Шарахай. Город рос, и с ним росло недовольство шейхов. Каждый год они требовали дань с местных правителей, и те подчинялись, видя в них своих старейшин. Однако чем выше росли стены крепости, чем больше торговых караванов входило в ворота, тем храбрее становились правители Шарахая, пока не провозгласили себя однажды Королями – двенадцать Королей, по одному от всех двенадцати племен.