– Слишком жирно. – Она вновь обернулась к Осману, глядя ему прямо в глаза. – Особенно не люблю старых козлов, которых жарит Авам. В зубах застревают.
Осман неестественно громко рассмеялся, на них начали оборачиваться люди.
– Так я старый козел, Чеда? – Его взгляд стал тяжелым, как валун.
Конечно, Осман не был старым козлом. Отнюдь. Но она ни за что не признала бы этого сейчас.
– Если спрашиваешь, значит, сам знаешь ответ.
На мгновение в его глазах промелькнула боль, но быстро рассеялась – если б он показывал слабость, не поднялся бы так высоко.
– Послание здесь? – Он кивнул на сумку.
Чеда многозначительно огляделась.
– Может, поговорим у тебя? Я приду, как только…
Осман отшвырнул шампур и указал в сторону узкого переулочка. Бойцы подхватили Чеду с двух сторон, и, наверное, ей стоило попытаться вырваться, убежать, но она чувствовала, что это справедливо. В конце концов, она годами врала Осману и смертельно устала от лжи.
Она позволила бойцам затолкать себя в переулок, позволила Тарику обыскать ее сумку. Он вынул футляр и благоговейно протянул Осману на вытянутых руках, будто это была драгоценность, упавшая с небес. Осман не глядя схватил «драгоценность» и передал бойцу, немедленно спрятавшему ее в черный кошель на поясе. Тарик засопел, глянул на Чеду исподлобья, будто ждал, что она начнет насмехаться над ним, поклонился Осману и нехотя отошел в сторону, положив ладонь на рукоять шамшира.
– Оставьте нас, – тихо сказал Осман. Бойцы от неожиданности замерли. – Идите отсюда!
Тарик первым развернулся и вышел из переулка, задрав подбородок. За ним, обменявшись многозначительными взглядами, последовали громилы.
– Футляр открыт, – бросил Осман.
– Да.
– Кому ты собиралась его продать?
– Никому. Я никогда так не поступала.
– Никогда?
– Никогда, – повторила Чеда. – Я никогда не крала у тебя. У меня нет покупателя, я открыла его для себя.
– Значит, ты признаешь, что предавала меня, и не раз.
– Я тебя не предавала, Осман. Я сделала это…
Она умолкла. Никто не знал о ее цели, никто, кроме Эмре. Она так долго хранила эту тайну, что теперь слова не приходили.
– Ради матери? – вдруг спросил Осман и обернулся к Таурияту, невидимому за трехэтажными домами. – Ради того, чтоб свергнуть Королей?
Чеда застыла. Осман словно вскрыл ей череп и заглянул внутрь.
– Что ты так смотришь, Чедамин Айянеш'ала? Думаешь, никто не помнит твою мать? Может, она притворялась одинокой, никому не нужной, и тебя в этом убедила, но были люди, неравнодушные к ней. Особенно некоторые.
Чеда мысленно прокрутила его слова, и ужасающая мысль вдруг посетила ее.
– Ты… с мамой…
Осман непонимающе моргнул и рассмеялся.
– Нет, Чеда. Мы с ней были друзьями и порой оказывали друг другу разные услуги. Поэтому твое предательство ударило еще больнее.
– Даже если я вскрыла послание, что такого? Ты же ненавидишь Королей так же сильно, как я.
– Так же сильно? Нет. Они мне неприятны, но они же – единственный оплот постоянства в этом изменчивом городе. – Желваки заходили на его скулах, он переступил с ноги на ногу. – Я не могу просто тебя отпустить, Чеда. Если они увидят, что я обошелся с тобой мягко, начнут наглеть. И тогда все, что я выстроил с таким трудом, развалится. – Он сделал паузу, ожидая ответа, но Чеда лишь молча смотрела на него. – Ты больше ничего не хочешь мне сказать? Не желаешь объясниться?
Она не ответила. Что тут скажешь? Осман прав. Она понимала, на что шла.
– Хорошо, – бросил он и, выходя из переулка, обернулся к Тарику и остальным. – Ничего ей не сломайте.
Тарик был первым. Чеда подумала, не дать ли ему сдачи, просто чтобы стереть ухмылку с рожи, но сопротивляться значило продлевать страдания, поэтому она не дрогнула, когда кулак Тарика обрушился на нее. За ним вступили остальные.
В какой-то миг она упала, и пинки посыпались на ее спину, на ноги, вбивая в землю. Кто-то врезал ей по затылку так, что в глазах потемнело и руки разом обмякли. Кто-то развернул ее на спину и ударил в лицо, кто-то пнул в живот, по ребрам…
Когда они закончили, Чеда услышала чей-то стон. Она не сразу поняла, что сама издает эти жалкие звуки.
Что ж… пусть будет стон. Но им никогда не увидеть ее слез. Она никогда не доставит такого удовольствия ни Тарику, ни Осману…
Но, оглядевшись, Чеда поняла, что они давно ушли. Она пролежала в переулке до темноты, и люди, проходя мимо, гадали, наверное, чем эта несчастная заслужила такую взбучку.
Чеда полежала еще немного, медленно двигая руками и ногами, проверяя, сможет ли встать. Кое-как поднялась, шатаясь, словно ребенок, едва научившийся ходить, и побрела домой.