Гадд и начал-то с напором, а кончил таким ревом, какой, показалось Кэй, был этому малорослому существу едва под силу. Он умолк – судя по всему, чтобы облизать толстые сухие губы. Вилли поднял руку, явно желая что-то сказать.
– Ни слова не хочу слышать, – оборвал его Гадд. – Значит, вот они, детки. Скажи мне, – обратился он к Вилли гораздо тише и рыскающей, возбужденной походкой, не сводя глаз с болезненно скрюченного духа, обошел стол и остановился на краю возвышения. – Скажи мне, чудо-юдо, приходило ли тебе в голову, что ты когда-нибудь опять будешь удостоен такой привилегии – видеть, слышать, перемещать автора?
Каждое его слово было клубком презрительного рычания. Кэй, ощутив, как рука Вилли бережно легла ей на плечо, стояла теперь чуть-чуть более гордо.
– Клянусь музами, нет, – промолвил он тихо.
– Да при чем тут они? – рявкнул Гадд, вновь зримо раздраженный. – Знаешь ведь, что я не терплю, когда их поминают. – Он помолчал, и в комнате сделалось тихо, если не считать шелеста бумаг на столах, за которыми трудились духи-коротышки, похожие на троллей. Время от времени они украдкой поглядывали на Гадда. – Не думал, не гадал, не так ли? Не надеялся. А теперь отправился и выдернул ее прямо из детства, прямо из ученичества, загляденье просто. С тем же результатом мог взять и задушить ее в постели.
Тут Кэй вздрогнула наконец. Вилли теснее прижал руку к ее плечу, и в то же мгновение Элл прильнула к ее левому боку.
– А знаешь, мне хорошо, когда я вижу такого великого духа, как ты, из старой гвардии, да что там – старейшего – играющим роль в нашей маленькой революции. Это меня греет. Ты даже вышел за пределы той маленькой эпизодической роли в твоем собственном уничтожении, что я тебе назначил. Какой же ты лох, какой оболтус криворукий – просто поразительно!
Гадд усмехнулся, квадратная челюсть отъехала вниз, и показались два ряда острых желтых зубов. Как у крысы, подумала Кэй. Он сошел с возвышения, кургузый, но почему-то с каждым шагом, чем ближе к ним, тем более властный. У Кэй в ушах запульсировала прилившая кровь.
– Да успокойтесь же вы! – рявкнул он девочкам, нацеленно глядя на них. – Мы не причиним вам вреда. Хотя могли бы.
Кэй вжалась в ладонь Вилли, но не отпрянула.
Чертобес и Огнезмей, когда Гадд приблизился, подошли к нему слева, Чертобес протянул начальнику смятые страницы описи. Гадд взял их и тщательно расправил, разглаживая рукой, это занятие поглотило его целиком и, казалось, навечно. Потом, все еще глядя вниз, он встал перед Кэй, поднял голову и медленно, просто, с такой требовательностью в голосе, какая возмещала почти полное его беззвучие, проговорил:
– Дай мне зуб.
Сама собой, вопреки ее воле, правая ладонь Кэй двинулась вверх из кармана, поднялась в воздух и разжалась вокруг зуба, стоявшего на ней вертикально. Продолжая смотреть ей в глаза, не перемещая каменное лицо ни на дюйм, Гадд взял его. Каждый мускул ее тела протестовал – и все же каждый мускул делал ровно то, чего требовал Гадд.
– Спасибо, – сказал он. Сарказм, не доброта. Обойдя пришедших, он направился к одному из длинных столов, около которого Кэй увидела мешки с папиными вещами, принесенные Флипом и Вилли, Джеком и Хобом от аэростата. Он бросил зуб в открытую горловину ближайшего мешка и не стал идти дальше. Не поворачиваясь, не поднимая головы, произнес с такой же тихой властностью:
– Позднее я разберусь с этим автором сам. А сейчас отведите детей в Каменоломни, накормите и дайте им отдохнуть. Чертобес, Огнезмей: мне надо будет потом с вами проконсультироваться насчет того, как с ними поступить. Но сначала отправьте эти мешки в хранилище. Действуйте.
Двое услужливых духов взвалили на себя по мешку, пересекли комнату и, поднырнув, прошли через низкую дверь. Наступила недолгая тишина. Гадд медлил у приземистого стола красного дерева. Его палец рассеянно поглаживал стопку бумаг. Он был, казалось, погружен в раздумья.
Кэй почувствовала, что Вилли, чья рука по-прежнему плотно придерживала ее плечо, пытается повернуть ее и вывести за дверь. Она крутанулась, высвободилась и сделала несколько шагов к Гадду. У нее кружилась голова.
– Мы прилетели сюда за нашим папой. Где он.
Это не был вопрос. Она просто выпалила это.
Все тот же шорох бумаг, все те же негромкие шаги равнодушных ног между столами и шкафами – таким был звуковой фон, на котором бешено стучало сердце Кэй. Гадд долго хранил молчание. Она смотрела на костяшки его пальцев на столе – пальцы опять были напряжены, потом костяшки побелели, казалось – от злости или, она надеялась, от страха. Лица его она не видела, только загривок над грубым воротом из плотной шерстяной ткани и свалявшиеся спутанные волосы на затылке. Она ждала, зная, что он слышал ее.