Шефу я за гуманизм выдал деньги сполна.
— Назад-то, ребятки, скоро? Автобус ходил до Москвы. Главное, дело сделал — и тикать.
— А какое дело, шеф?
— Ну… это ты сам знаешь.
— А ты знаешь?
— А ты, мужик, пистолетик-то поглубже засунь, тут ведь тоже патрули ходят.
— Спасибо, — серьезно кивнул я и надел черные очки. Даня стала давиться истерическим смешком. На кого же я похож в черных очках? Даже без пистолета.
— Не, нормальный мужик, — наконец промолвила Даня, но не про меня, про шефа, «жигуленок» которого скрывался за хвостом пыли.
Мы побрели в переулок, поглядывая на бумажку с адресом.
Справа совсем рядом сталью сверкало озеро Неро, утреннее озеро, за семикилометровым зеркалом которого розовыми пятнами гляделись деревни на пологих холмах. Перед нами же оказалась радужная (всех цветов радуги) вывеска «Общество глухих», над вывеской — ряд окон с занавесками, вроде бы второй этаж жилой. В этом доме значился проживающим последний из подозреваемых, Саша Олейчик.
— Он сейчас в Москве, — доверительно сообщил я Дане, — нас ищет. И это будет доказательством номер один. В доме у него мы сейчас все перевернем, но добудем второй номер.
— А что это будет?
— Список. Телки… я не знаю. Откуда я знаю?!
— Ты час хоть спал?
— Да я все три спал!
— А не соображаешь ничего.
— Почему? Что не так?
— Потому что у него часы приема. Вон.
Александр Олейчик принимал с десяти часов
до двенадцати, кроме воскресенья. И не был в отпуске, так как потертая бирка «в отпуске» торчала из запасного кармашка. Выходило, что Олейчик часто был то в отпуске, то на работе. Это тоже… подозрительно.
Около пятнадцати минут десятого. Мы отвалили мощную дверь и стали подниматься по деревянной лестнице. Какое отношение имел изувер Олейчик к «Обществу глухих»? Я обратил внимание, что на стенах вдоль лестницы понавешены разного размера и жанра картины, почти все — маслом, чаще «рашен клюква» — пейзажики с церквями и озером, откровенно бездарные, но грамотные.
Дверь в апартаменты Олейчика оказалась распахнутой. За опрокинутым столом на две трети спрятана была женщина с двустволкой. В открытом окне сияло озеро, шевелились занавески.
— Еще шаг — стреляю! — предупредила женщина.
Видно сразу — умеет стрелять, не Ира Чацкая. И выстрелит.
— Сумасшедший дом? — спросил я, — А написано «Общество глухих».
— Что надо!?
— Ищем Сашу Олейчика. Я его старинный приятель из Москвы…
— Кто?!
— Я Андрей.
— Который прислал ему гранату?! И телку?!
— Не я. Мне самому прислали телку! Приехал посоветоваться.
— А Борис Смуров?
— Смуров убит вчера. Сам видел. И еще четырех убили.
— А молодая? Девка кто?
— Жена Левки. Убитого тоже.
— Ну, хватит! — вдруг сказала Даня. — Мы сами бегаем от маньяка! А Саша ваш муж? Опустите вы пушку, и поговорим.
— Я вас помню по фотографии, — сказала женщина и выпрямилась, опустив ружье, — вы не Борис. Закройте за собой дверь, заприте.
Она выглянула из окна, убедилась, что вроде никто за нами следом не идет, и села.
— Садитесь. Вы как приехали?
— На попутной, — сказал я, — я не видел Сашу двадцать лет, но с некоторыми старыми друзьями он иногда в Москве встречается, и мне дали адрес. Где он?
— Погодя, может… скажу, — пообещала Сашина супруга.
Она оставалась настороженной, таскала за собой ружье и не предлагала нам «принять на грудь» после долгой дороги (как в кино: коньяк? виски? джин?).
— Но Саша тут, в Ростове?
— Почти, — загадочно сообщила супруга.
— Ну, тогда я знаю, где он, на озере, — попробовала догадаться Даня, — верно?
— Откуда ты знаешь? — уставилась на нее супруга. — Ладно… сейчас я с ним проведу переговоры, а вы оба встаньте против света вон там и держите руки на виду.
Не отводя от нас напряженного взгляда, супруга Олейчика извлекла из-под стола телефонный аппарат с метровой антенной и с зарядным устройством величиной с том энциклопедии.
Сооружение работало.
— Саш, это я. Нет, ты сильно не волнуйся, но из Москвы прибыли гости. Нет! А вот киллеры или нет… Сейчас. Мужик твоих лет и роста, тоже с бородой, темный, глаза серые, залысины, морда не худая, нос прямой, короткий, уши без мочек… кисти рук (подними руки!) маленькие… раздеть? А звать Андрей. Если не врет. Сказал, что он из вашей компании, ему якобы тоже прислали телку. И что? И посылку с гранатой. Почему? Сейчас… почему ты жив, Андрей?
— Заметил и обезвредил.
— Он ее заметил… да, поняла. Он слышал твой ответ. Теперь, Саша, с ним девка миловидная, лет ей на вид…
— Мне двадцать.
— Двадцать. Сказали, что она третья жена Левы. А почему Лева не приехал? Говорят, что Леву убили. Еще говорят, что убили Худур и ее мужа Бориса… Кто врет? Так я буду стрелять? Ты думаешь? Как знаешь. Я могу их тебе привезти. Чисто под твою ответственность! Как Антон? Ясно. Ждите.
— А теперь, — сказала мадам Олейчик, складывая в кучу под стол грузные детали своей радиостанции, — вы пойдете впереди меня на озеро к лодке. У меня есть ружейный обрез. Никто не подумает ничего, мы просто якобы гуляем. Но если что…
— Может, хватит пугать! — наконец обозлилась Даня. — Мы приехали вас, маргиналов, предупредить!
— Не знаю, кто тут проморгал, но я не шучу!
У меня кончилось терпение.
Я двумя движениями выкрутил из рук мадам Олейчик обрез, зашвырнул его в угол, мадам отшвырнул на диван (упала мягко) и достал грозный «трайдент».
— Показывай, чума, где Олейчик! Пошли!
— Я умру, но мужа и сына не выдам!
Ситуация складывалась безвыходная. Подвергать мадам пыткам было безнадежно и неудобно. Нас выручил телефонный агрегат — заурчал. Трубку снял я.
— Где Глафира? — спросил, кажется, Олейчик.
— Да здесь… выпендривается, балуется с обрезом. Ты, что ли, Сашка? Это Андрей. Что вы тут придумали? Мы не киллеры, не от Бориса. Его убили вчера, почти на моих глазах. Я был у Тани Яблоковой, о твоих делах все знаю… да! Нет, никого никто уже убивать не будет (соврал я), сам киллер убит. Но очень многое для милиции, для следствия ты мог бы прояснить. И мне, как психиатру. Ты же Тане рассказывал про телку! Вот за этой информацией мы к тебе и приехали! У тебя эта штука урчит, и едва слышно! Так где ты? Нам приехать? Понял!
— Давай без выходок, Глафира! — обернулся я к мадам. — Сашка велел ехать к нему.
— Я сама позвоню. Если вы выйдете на лестницу!
— Хороши у тебя друзья, — морщилась Даня, — дом глуховых!
Я подобрал ружье и обрез, и мы вышли на лестницу.
— Я ему все скажу, — проворчала Глафира, возясь с агрегатом, — а телефон — радио. Между прочим, телефон сам подзаряжается.
На лестнице мы тупо разглядывали картинки. За дверью вела глухие и невразумительные переговоры Глафира. Я допускал, что у нее может быть и третье ружье, и даже гранаты. На всякий случай мы отошли за угол.
По лестнице загрохотало.
Глафира спускалась с мешком и корзиной. От корзины валил пар.
— Сынке пирожочков, — пояснила она, — а вы мои ружья оставьте за дверью, нет, никто не возьмет, это в вашей поганой Москве… и идите впереди.
— Пошли, — решил я, — впереди!
Впереди раскрывалось озеро, берег, пристань, лодки.
— Вон та, с мотором, наша. Лезьте на нос.
Лодка осела, возмутив ил. Даня влезла на самый нос, я — на первую банку. Сама Глафира устроилась у мотора. Оружия я на ней не видел. Мешок и корзину она поставила на вторую банку — в центр лодки.
Мотор неожиданно легко завелся, и мы тронулись куда-то вроде бы на север, покидая сверкающий куполами Ростов.
— Они на необитаемом острове, что ли, оборону держат?
— Сейчас увидите. Это наша дача.
Тон у Глафиры был монотонно-ворчливый. Я разглядел наконец ее. В молодости она была, пожалуй, красивой. Нынче же перестала причесываться и, должно быть, мыться.