— Дуем, банда! Уходим огородами! Может, на самое последнее место действия, может, спать… к Яблоковой.
— Опять бежать?
— Немножко, Даня! Это финиш!
Глава 13
Мы отправились вверх по склону, по проселку, по последнему пути Бориса вчера утром. Мы оставили дачу с привидением темной, потому что это могло на какое-то время затруднить действия милиции и мы выигрывали, может быть, пять-шесть минут.
— Объясняй, — повелел Сашка, подпрыгивая вместе с побрякивающей на ухабах машиной, — как ты узнал насчет царапины, рояля и прочего. Ты не хуже Пуаро!
— Не успею, уже подъехали. Смотрите сюда. Вон канава, а подальше гребень из коробок и канистр.
Наши фары открывали перед нами целый серебряный остров: сотни отражений в пластиковой таре рассыпались вокруг, и могильными памятниками среди звезд смотрелись футляры от супертехники.
— Помойка новых русских?
— Верно, Саша, а коттеджный их поселок вон там, за лесным мысом. Туда и поедем.
— А здесь?
— А здесь вчера нашли убитого Бориса Смурова. Убит из «ТТ» в правую затылочную область, пистолет лежал тут же. Тело — в канаве, почти целиком засыпанное бутылками и коробками. И многим известно было, что каждый день в это время, то есть через полчаса после смерти Бориса, подъезжает из поселка техника и очередную канаву заваливают мусором. То есть труп мог черт-те сколько пролежать под этими коробками…
— Они ежедневно меняют телевизоры и видаки? — спросила Даня.
— Да нет, наверное. Но строятся и въезжают новые, самые новые русские. О том, что Борис выехал именно сюда, знал вот тот «шкелет» с царапиной на спине. Он вообще много чего слышал и видел. Он сообщил, что Борис поехал по проселку, и менты двинулись следом. Нашли труп до появления новой партии тары.
— Все! До меня дошло! — заявил Сашка. — Борька застрелился сам. Только вот отпечатки на пистолете…
— Предположим, если он хотел создать впечатление, что его убили, то убийца мог стереть свои отпечатки и приложить его, Борисовы, мертвые пальцы. Частый прием. И он стрелялся прямо в канаве, под грудой коробок, уже почти ими засыпанный. Он не мог знать, что менты приедут почти тут же.
— Почему он застрелился? — спросила Даня. — Потому что он сумасшедший?
— И поэтому тоже, но не только… Саш, езжай теперь к поселку богачей, там, я слышал, асфальтовое шоссе к Москве, а перед ментами у нас фора не больше получаса. За полчаса мы успеем добраться и раствориться в толпе.
— Тот хмырь с царапиной мог по звуку определить, куда мы поехали.
— Все равно, пока раскачаются, да еще темную дачу будут обкладывать и брать.
— А мы к Яблоковой?
— Да. Домой я звонить боюсь.
— Значит, вчетвером? Таня с Даней и Саша с Андрюшей?
Мне еще надо было прочитать, что там понаписал Борис. А мы огибали ряды коттеджей, сиявших уютными «долларовыми» огнями. Шоссе действительно оказалось тут же, под колесами…
— Рассказывай, рассказывай!
— Про «шкелета»! — поддержала Сашку Даня.
— Тут несложно. Я случайно видел, когда осматривал дачу, вчера, еще при Борисе, что сосед, он там за двумя палисадниками, вроде бы далеко, в слуховом окне стоял, держа в руках очень характерную трубочку. Я это взял машинально на заметку. Потом, когда Бориса уже не стало, я вспомнил, что сосед этот как раз как-то сразу сказал, куда Смуров поехал, словно всю дорогу следил за ним… А в квартире у Смуровых я во второй спальне, когда все осматривал, видел на пыли следы от локтей и коленей. И от брюха. И понял, что прятался, лежал под кроватью, во-первых, длинный, под два метра, во-вторых, очень трусливый гражданин. Да еще он там за острый завиток пружины спиной задел, на витке кровь и клок зеленой рубашки или куртки. И я тогда же решил, что полезет в квартиру такой трус, только если знает точно, что там нет никого. А потом Даня подтвердила, что он был, да убежал перед моим приходом. А отсюда опять же вывод, что некто слышит (звуковой телескоп!) все, о чем дочки и зятья Смуровых говорят, знает, что их не будет ночью в квартире, и знает, что их не будет сегодня на даче.
— И у него — царапина! Все совпало. А как же с роялем?
— С роялем сложно. Я до конца не уверен, но, по-моему, Борис придумал своими долгими одинокими ночами, как убить всех, кто соберется у Худур одиннадцатого на день рождения. У него, если хорошо поискать, на даче можно целую оружейную мастерскую найти, что-то и он умел. Да, я понял. Он изготовил такую же мину из гранаты (ну и запас у него «Ф-I» и «РГД»), но рычаг мог выпасть из корпуса, только если молоточки били по клавишам в определенной последовательности. У Худур же была специальная мелодия для дня рождения. Спеть?
— Нет, — сказал Сашка, — въезжаем в город. Пока, видишь, все нормально.
— Конечно, проще дистанционный взрыватель, но на то он и вычурный шизон. Мол, под «личную» мелодию вознесемся в небеса. Вот скелет с царапиной (кстати, мы так и не узнали, как его зовут) и услышал сперва мелодию, а потом взрыв. Сообщить ментам он ничего не мог, у него этот направленный микрофон военного происхождения отобрали бы. А Худур своему другу алкашу хотела похвалиться песенкой, посвященной лично ей. И преждевременно вознеслась.
— Борис знал, что ты это понял?
— Вероятно. И Борис знал, что я понял, где был взрыв, что я догадался — он лжет. Борис знал, что соседка, которую плохо расспросили следователи, видела — никто гранату в окно не кидал. И грозилась разоблачить. Во всем тут кривая, но логика. Вы же не знаете, что я сегодня прочитал о Смурове в карте в диспансере. Он спятил очень давно. Он считал, что все мы распространяем о нем слухи, сплетни, дразним его, издеваемся, а временами он желал смерти себе и своим близким, как существам проклятым и ущербным.
Сашка затормозил:
— Последнее дикое место. Лопата у меня в багажнике.
Мы, копая по очереди, очень быстро вырыли яму, бросили туда (кроме револьвера) все оружие и патроны. Закопали.
— Что с нами сделают? — спросила Даня.
— Револьвер Чацкой я верну. А больше ничего не было. Я защищался от Чацкой, потом от скелета. Он же ножом грозил. Тебе, Даня! Или забыла? У Сашки никакого обреза не было. Это скелет все врет. Мы разве кого-нибудь убили?
— Нас на даче Смуровых могли в окна увидеть.
— Подоконники высокие. А на дерево едва ли кто рискнул. Весь допрос со стрельбой шел минут десять. А остальное — как есть. Всех троих нас пытались взорвать. Мы должны были защищаться. Не жалобы же участковому писать?
— А «шкелету» что-нибудь будет?
— Немного. Два взлома без кражи. Непредумышленное убийство. Я Скокова имею в виду.
— Скоков сам хотел допгонорар?
— Конечно. Он не в гости пришел. Пускай с ними сами разбираются.
— Андрей! — вдруг спохватилась Даня. — А вдруг все не так было? Вдруг все-таки был третий киллер?
— Ты мне логику кончай перекручивать! Ты, впрочем, можешь считать, как хочешь. Можешь меня убийцей считать, можешь Сашку, например, или вон ту тетку с хворостиной.
— Она… корову гонит, — сказала Даня.
— Поздновато загоняет, — кивнул Сашка, — видно, телка отбилась, потерялась.
— Поехали? — спросила Даня.
— Сейчас… у меня же еще письмо есть покойника Бориса. Я видел, куда он его прятал.
Я вскрыл конверт. Мы влезли в машину. Свет был тусклый, но почерк у Бориса разборчивый.
— Что? — спросил Сашка. — Сейчас прочитаем и опять нам куда-нибудь чесать?
— Не надо! — вскрикнула Даня. — Страшно подумать!
Мы стояли на узком шоссе в центре последней пригородной рощи. Две темные «Волги» пронеслись и застыли метрах в ста (между нами и городом). Где еще две?
— Заметил? — спросил Сашка.
— Да. Что делать?
— Как они проследили, если они?..
— Сами скажут. Мне кажется, письмо очень интересное. Адресовано аж в прокуратуру.
— Я так и знала, — зажмурилась Даня, — что опять чего-нибудь еще будет! Что мы за несчастные!
Я уже схватил общее содержание этого наспех, местами неразборчиво нацарапанного письма, и мне тоже показалось, что что-нибудь будет. И что же будет?