Да он просто дурень и больше никто, подытожила она, блаженно вытягиваясь в ванне.
Ей нравилось омывать этой зеленоватой, чуть пенистой водой свои довольно широкие, плавно округленные плечи. Плечи числились среди ее выдающихся достоинств. «Мне надо бы носить вечерние платья с открытыми плечами», — подумала она и представила себя в девятнадцатом веке. Мимо нее, тяжело дыша и потея, протиснулся сквозь толпу каких-то подлых аристократов Оноре де Бальзак. Довольно красноречиво при этом взглянув на ее декольте. «А бальзаковский возраст — это сколько?» — подумалось ей. То есть с каких лет это начинается, уточнила она, открыв глаза. В каком возрасте моя кожа начала цвести по весне? Хорошо, что у меня впереди еще несколько весен.
Хорошо, что можно вот так лежать в этой зеленой весенней воде. И главное — сколько угодно — горячей и холодной. Это вам не Львов. Тут вам не по часам. Здесь вам всегда. Эти миллионеры могут все. Интересно, когда он к нам выйдет? И как он может выглядеть? Наверное, что-то такое лысое, с большим брюхом и узенькими щелками вместо глаз. Полтора метра ростом. Складки на затылке и т. д. Они обычно бывшие спортсмены, борцы. Трудно представить себя в постели с борцом. Вечно на лопатках. Разве что с борцом за независимость, сострила она.
«Вот — мое тело», — подумала она, привстав в ванне и сосредоточенно намыливаясь.
«Почему мое тело именно мое? — предалась она любимым софизмам. — Это так странно: думать о своем я, что такое я, почему я это я. В этом что-то кроется, от нас упрятана какая-то главная мысль. Это тело могло быть чьим-то. Почему оно мое?»
Ее тело с годами набрало немного веса, но не чересчур. Она все еще оставалась привлекательной — тут уж вне всяких сомнений, это покрытое легкой патиной пара зеркало напротив не позволяло солгать (на самом деле зеркало, как и большая часть обломков искаженного Антимира, все-таки немножко лгало: оно слегка вытягивало и тем самым делало стройнее фигуры — сейчас как раз настолько, чтобы пани Рома оставалась вполне довольной своим телом).
«Дурень, — подумала она, — безнадежный идиот и законченный дурень».
Она не просто оставалась привлекательной — она была сексуальной. Ибо сексуальность — это прежде всего уверенность. Что-то такое она вычитала неделю назад в журнале «ELLE Украïна». Ей эта формулировка очень понравилась своей стройностью и точностью: «Сексуальность — это уверенность». И действительно, черт возьми, размышляла пани Рома, чем еще может быть сексуальность, если не уверенностью, и разве можно представить себе неуверенного человека сексуальным! С того дня она решила быть уверенной. Она столько лет прожила в неуверенности, что теперь оставалось лишь уверенно брать все, что оставалось. «Почему самые важные для нас истины приходят так поздно?» — состроила она гримасу зеркалу и, конечно, показала сама себе язык. Язык ассоциировался с шарообразной формы мороженым, которое следовало долго, страстно и со всех сторон облизывать. «Это телевизионное», — правильно определила пани Рома.
Потом ей захотелось постоять на одной ножке, сделать несколько упражнений, например, ласточку. Она сто лет не делала ласточку. Линии шеи, плеч, спины, ягодиц и ног образовывали свои прекрасные дуги, полукружья и выпуклости. Она открыла для себя собственную совершенную пластичность. Ее с детства убеждали в том, что она неуклюжа. Интересно, кто первым выдумал такую чушь? Любимый папочка с его маразмами? Ненавистная маменька с ее миазмами? А может, это он ей внушил, чтобы держать подле себя на коротком поводке, старый желтозубый мольфар?
Пани Рома никак не могла вспомнить, считалась ли она неуклюжей еще до Коли или уже после нее. Еще до замужества или уже после него? Еще до школы или уже после нее? Еще до собственного рождения? Возможно, кто-то так решил за нее — и кранты?
Он следил за каждым ее движением, не позволял танцевать с другими, а сам танцевать не умел. И именно потому, сраный старый пес, он всем говорил, что его жена не танцует, что она — ой, держите меня! — стыдится собственных движений! А теперь, сдохший старый мольфаригце, гляди — вот как я — держите меня! — делаю ласточку!
Она просто не могла не поскользнуться, не плюхнуться тяжело в ванну, вздымая пенные брызги и выплеснув при этом на коврик с надписью «Слава Йсу!» добрую треть воды. «Идиот, — подумала она, — Боже, какой идиот, ушлепок и дурень!»