— А второй… Второй — это, наверное… такой танец, когда все танцуют в круг. Ну там, стелют платок на пол, и все со всеми целуются.
— Феноменально! Третий, четвертый? — поощрял дальше Доктор.
Коля напряглась и сказала:
— Мне нужно еще подумать.
— Тогда пусть это будет чем-то вроде вашего домашнего задания, милая панна, — потер руки профессор. — Обещаете, что до конца каникул сможете перечислить все двенадцать обручей? А впрочем, не обещайте ничего — это, прошу прощения, из меня лезут мои отвратительные преподавательские методы (он сказал «метОды», но Коле было ясно, что имелось в виду). Не обещайте ничего — просто смотрите и наслаждайтесь!..
Чтоб не разочаровывать смешного господина, Коля сосредоточенно посмотрела в заоконный мир. Ей почудилось, что она кружится на пьянящей карусели где-то под самым небом. Целая страна с лесами, ручейками и крохотными железнодорожными станциями лежала под нею. Но это быстро прошло — почти одновременно с влажным запахом подснежников. Осталась только фигурка незнакомца, медленно поднимающегося от леса по делавшемуся все круче склону в сторону пансионата.
— Или, скажем, запахи, — угадал ее глюк профессор. — Весна в горах дарует нам такую богатейшую волнующую гамму! Вы знаете запах можжевельника? А хвои? А мокрых шишек? Или тех же подснежников? Или, скажем, перстача? Или просто — как пахнет глина, обычная глина, из которой все мы вышли и в каковую вернемся? И все это дано нам не поодиночке, а разом, единой трепетной субстанцией! Интересно, что Антоныч для всех этих ощущений находит один и тот же эпитет — «пьянящее». Но точнее этого не выразиться. Точнее этого не сказать, правда ведь?
— Правда, — сказала Коля, почему-то отодвигая на треть опустевшую медовую банку с медленными темными потеками на стенках.
— Или, скажем, звуки, — едва не закатывал глаза профессор. — Порывы ветра, неумолчный шум деревьев и воды, блеянье овец и колокольцы на коровах — вы их никогда не зрите, этих невидимых коров, но слышите, как они звонят своими колокольчиками. Добавьте сюда принесенные ветром людские голоса или птичьи крики. Вы, милая панна, конечно, любите птиц?
— Люблю, — сказала Коля. — Некоторых.
— Нужно всех птиц любить, — мягко заметил Доктор. — А каких птиц вы любите больше всех?
— Орлов, — сказала Коля, минутку подумав, чтобы не обидеть старика невежливым ответом. Хотя ей очень хотелось сказать «пингвинов».
— Пингвинов поэт Антоныч также упоминает, — попал в унисон профессор. — Кажется, в стихотворении «Полярия», хотя, возможно, и нет. «Полярия» или «Арктика». Вы не помните? Пингвинов или тюленей[59]?
— Забыла, — виновато пожала плечами Коля.
«Нужно порасспросить Пепу про этого Антоныча», — подумала она. Обычно она поддавалась маминым требованиям, вслух называя отчима папой. Но в душе оставалась свободной: никакое иное имя так разительно точно не характеризовало этого поганца, как его собственная фамилия. Пепа.
Профессор смотрел на нее с улыбкой. Она несколько раз отводила глаза, но вдруг решила не сдаваться и зыркнула в его глазки смелым, долгим и даже отчасти нахальным взглядом — тем, который иногда репетировала с подружкой перед вечерним выходом в город. Про хоббитов ей было известно, что они немного боязливы. Через десять нестерпимо растянутых в вечность секунд профессор заморгал и сник, его улыбка чуть задрожала и скривилась, он капитулировал. Коле даже показалось, что он слегка покраснел.
«Забавный дедуля», — подумала она.
За окном все было таким же красивым, с той лишь разницей, что фигура на склоне уже значительно приблизилась и Коля могла побиться об заклад, что это шел австрийский знакомый ее мамы с чем-то желтым и белым в руках. (Карл-Йозеф как раз возвращался с утренней рекогносцировки и нес букет еще влажных крокусов — угадайте, для кого.)
— Да, конечно, — хмыкнул тут Доктор, скользнув стыдливым тайным взглядом по Колиным открытым ногам и довольно неловко поднимаясь из-за стола. — Благодарю, милая панна, за прекрасное общество. Мне было весьма интересно побеседовать с вами.
— Пожалуйста, — сказала Коля не совсем впопад.
Профессор так же неловко поклонился и, еще более неуверенный в себе, словно запутавшись в мешке собственной одежды, чуть задом и чуть боком пролез в дверь.
— Я при случае подарю вам свою монографию о поэте Антоныче, — пообещал ей уже из коридора.
— Подари своей тете, Плейшнер несчастный! — ответила на это Коля, и ей сделалось так весело, что она снова потянулась к банке с медом. — Ходят тут всякие придурки, — добавила она беззлобно.
59
«На бурунов хребтах качаются тюлени» — из стихотворения «Арктика» в сборнике «Книга Льва», 1936 г.