— Как это не случилось? — слегка обиженно возразил Пепа, поднимаясь. — Случилось, случилось. Случилось то, что должно было случиться. И пусть меня четыре капитана вниз сведут! — упрямо потребовал ямбом.
Но никто из капитанов к нему не приблизился, поэтому он пошел без свиты, зато насвистывая «Во горах Карпатах — вот там бы я жил».
— Правда, пошли уже отсюда, — предложила пани Рома. — Как-то похолодало.
— А бук на бука — два быка пещерных — люто скачут, // едва светила плат багровый злую кровь взъярит им, — к месту процитировал профессор и тоже двинулся к выходу.
— Вы нас тоже снимать будете? — интимно поинтересовалась Лиля, когда все спускались по тесной винтовой лестнице, так тесно друг к другу, что Карл-Йозеф, этот угнетенный обладатель зрительских симпатий, оказался между нею и Марленой.
— Фотки с нас? Будете? — уточнила Марлена, не отставая от подруги.
— Не будет, — твердо пообещала пани Рома Междвухмужчин.
Да, добром это кончиться не могло — тем же вечером (или, скажем, на следующий), когда общество сошлось за чаем в меньшей столовой, Артур Пепа придумал новое пари.
— Переведи ему, — потребовал он от Ромы, — что я могу выпить бутылку водки. Сам!
— И не подумаю, — отрезала жена. — Он это и так знает.
— Переведи, что я хочу побиться с ним об заклад на бутылку водки, что я могу сам выпить бутылку водки, — повторил Пепа. — За один раз!
— Успокойся и перестань, — не поддавалась Рома.
— Ладно, я сам, — махнул на нее рукой перебинтованный боец. — Чарли, слышишь? Я. Пью. Один. Бутылка. Фляше. Водка.
— Warum denn?[88] — спросил Карл-Йозеф.
Ему делалось все более одиноко. Чем дольше он здесь сидел, тем меньше понимал, что происходит. Дело не только в этих словах на плохо понятном языке.
Дело также в ней, в женщине, которой он за последний год уже трижды предлагал бросать все и ехать с ним в Вену. «Ты сможешь преподавать русский и немецкий в субботней школе, — трижды убеждал он ее. — У нас теперь полно русских, они покупают себе квартиры в первом округе и очень много платят за уроки. Я выпущу свой большой альбом. Я заработаю за нас обоих. Почему мы не можем всегда быть вместе? Почему не рассказать ему все, как есть?» Рома трижды просила подождать и говорила что-то, чего он не понимал. Хотя говорила она это на немецком. Сейчас, когда все должно было решиться, Карл-Йозеф проваливался в совершенно глухую, со всех сторон обитую каким-то светонепроницаемым войлоком нору непонимания и неопределенности. Его словно накрыло чем-то тяжелым и душным, и в этой ужасно тесной мешковатой западне он слышал только настырное внешнее зудение ее мужа:
— Глянь. Дас ист айне фляше. Я говорю: я ее выпью. Тринкен, ясно? Ты говоришь: найн. Я говорю: выпью. Ти снова: найн. Пари!
— Wie so? — спросил Карл-Йозеф.
— Зо-зо, — сказав Пепа. — Или не зо! Не так! Гляди!
Он поставил перед собой два граненых стакана и до краев наполнил их темной ореховкой. Это была последняя привезенная с собой бутылка, и Артур Пепа шел ва-банк. Рома обхватила голову руками.
Первой из столовой вышла Коля. За нею, пожимая плечами и сокрушенно усмехаясь, поплелся профессор Доктор.
— Не знаю, как вы, а мне пора, — сказал он. Но уходя не мог не процитировать:
— Двоим нам нынче тесновато. Оба — бешено упрямы.
— Ты завтра будешь кончаться со своим сердцем, — предупредила Рома.
— Кончаться? — Пепа закатил глаза. — Кончаться — это несовершенный вид. Чарли!
Он протянул Цумбруннену руку. Ничего не понимая, тот подал ему свою. Пепа горячо сжал ее, и так они замерли — в рукопожатии, встретившись взглядами.
— Перебей, — попросил Пепа Волшебника.
— Не надо, — остановила Рома нависшую над столом мохнатую тень и перебила сама.
— Благодарю, ласточка, — подмигнул ей Пепа и поднялся. — Чарли! И вы все! Показываю!
Следом он проделал трюк, который отрабатывал целых полжизни и постоянно тренировался в нем при случае и без. Стакан, поставленный на согнутую в локте руку, был ухвачен зубами, голова (на этот раз перебинтованная) резко откинулась назад — и мутно-коричневая жидкость свободно полилась внутрь. Работал лишь кадык, адамово мужское украшение. Но то был еще никакой не конец: опорожнив стакан, Пепа не менее резко (работала нижняя челюсть) подкинул его вверх в воздух и точно так же безукоризненно поймал на ту же согнутую в локте руку.
— Супер! — не удержались с аплодисментами почти плененные Лиля и Марлена.