— Кто это — Анатолий Каров? — спросила учительница, прочитав сочинение. — Откуда ты его взял?
— Придумал… — не сразу ответил Вася, потому что был смущен своей дерзостью: вдруг взять да придумать героя. Так только писатели поступают.
Учительница внимательно взглянула на него и сказала с улыбкой:
— Вечные фантазии!
С тех пор Вася долго никому не рассказывал о Карове. Но сам не расставался с ним ни на день. В своих мечтах он вместе с Каровым ездил в Москву, бродил с ним по залам Третьяковской галереи, плавал по морям, спасал прекрасную девушку, которая чуть не утонула и у которой были совсем такие же, как у Лены Никулиной, большие карие глаза.
Началась война, но и теперь не расставался Вася со своим героем. Он думал о нем непрестанно.
Теперь Каров стал партизаном. Он взрывал поезда, расстреливал из чудо-пулемета немецкие воздушные эскадрильи, подстерегал врага в лесу, на земле, на воде, в небе. И по-прежнему Вася был с ним рядом, плечом к плечу. Вместе с ним он выполнял боевые задания — одно опаснее другого. Освобождал пленных из-за колючей проволоки и неведомыми врагу лесными тропами уводил их в свой партизанский отряд… Вот почему, услышав вопрос гитлеровца: «Имя?», Вася, ни минуты не раздумывая, ответил: «Каров».
Лежа ночью в камере, полной народу, едва очнувшись от побоев, Вася неотступно возвращался мыслью к Покровскому.
Живя в Артемовске, Вася не часто вспоминал обо всех, кого оставил в Покровском. Забота о хлебе, о матери, о Косте Савинкове, страх перед врагами и ненависть к ним — все сплелось в один узел, поглощало время и силы.
Сейчас некуда было бежать, не о ком заботиться… И все, что копилось за последние страшные месяцы, — воспоминания, тоска о родном селе, о школе, о друзьях — все вдруг всплыло и застучало в сердце.
Васины мысли были бессвязны, но картины, встававшие в памяти, ярки и отчетливы. Вот он с друзьями в лесу. Впереди идут Володя Лагер, Толя и Нина Погребняки. Володя невысокий, светловолосый, у него брови шнурочком, красивые синие глаза и яркий румянец на щеках. Борис подшучивал над Володей, говорил, что лицом он похож на девчонку. Борис вечно над кем-нибудь подшучивал… Про Толю с Ниной сразу скажешь, что это брат и сестра: оба большелобые, сероглазые крепыши, оба заводилы и выдумщики. Они-то и подбили товарищей отправиться в такой дальний поход, сказали, что покажут им сосну, под которой когда-то давным-давно был закопан клад. Рядом с Васей идет Толя Цыганенко. Он с трудом удерживается, чтоб не ринуться вперед. Черные лукавые глаза его блестят. «Скорее, скорее!» — нетерпеливо подгоняет он товарищей.
Под вечер пришли к заветной сосне — Васе и сейчас кажется, что он чувствует густой сосновый запах и видит высокий, рыжий, освещенный солнцем ствол. Рыли долго и… ничего не нашли. Но до сих пор помнит Вася, как екнуло его сердце, когда лопата звякнула обо что-то твердое. Но это была всего лишь старая, ржавая жестянка из-под консервов. И как она туда попала? Вася видит перед собой рассерженное лицо Бориса — плотно сжатые губы, потемневшие глаза. Вот-вот он взорвется. Не терпит этот человек неудач. Во всем ему всегда везло, за что бы он ни брался. А тут целый день шли, столько времени копали, надеялись, уже спорили, куда отнести свою находку — в Артемовский музей или прямо посылкой в Москву, и вдруг всего-навсего ржавая консервная банка. Поверить этакой чепухе! Дать себя так одурачить!.. Вася хочет, чтоб Борис подольше не уходил, изо всех сил он старается удержать перед собой это лицо. Пусть сердитое, все равно… И Борис послушался, не ушел: только теперь он стоит уже у классной доски и весело постукивает мелом, решает задачу, которая ни у кого не получилась. Оглянется на товарищей, подмигнет им, хитро улыбаясь: знай наших! Легко давалось Борису ученье. Стоило ему самую малость постараться — и «отлично» за «отлично». Но нередко он и часа не мог заставить себя просидеть над уроками. Ведь на свете еще были и футбол, хоккей, интересные книги. Борис где-то вычитал, что надо воспитывать в себе мужество, и приучал себя терпеть боль. Он заставлял сестренку Таню подносить к его руке горящую лучину. Короткий язык огня лизал Борису руку, а он и виду не показывал, что больно, только зубы сжимал покрепче. Бедная Таня стоит, чуть не плачет, а ослушаться не смеет.