— Ну, так как же? Берем Моруженко в отряд? — спросил Вася.
— Берем! — сказал Володя Лагер. — Да ведь и Борис не против. А еще надо Тольку Цыгана.
И все улыбнулись. Даже Борис.
ТОЛЯ ЦЫГАНЕНКО
Толя Цыганенко был самый веселый мальчишка в Покровском. Толей на селе было много, и Толю Цыганенко звали Цыган или Толька Веселый.
Стоило на него взглянуть — и хотелось улыбнуться. Потому что сам он тотчас отвечал на взгляд улыбкой. У него было много друзей и многие говорили: «Толька — парень что надо!»
Толя мечтал о подвиге. Он думал так: почему это, какую книжку ни откроешь, какую газету ни прочтешь, там пишут: шел парнишка неподалеку от железной дороги, глядит — лопнувший рельс. Бежать к обходчику уже поздно, с минуты на минуту пройдет поезд. Как быть? Парнишка срывает с груди красный галстук, становится на рельсы, машет своим красным флажком. Машинист его видит, паровоз замедляет ход и останавливается. Крушение предотвращено. Люди спасены. Мальчику говорят спасибо, ему выносят благодарность. Бывает, что при заметке в газете есть и портрет героя. Мальчик как мальчик. А на самом деле — герой.
И Толя мечтал о подвиге. Но железная дорога была от Покровского далеко, а то бы Толя дежурил там день и ночь. Бывает, дети падают в колодец, и их надо вытаскивать. Бывает, горит дом, а там старик или старуха, и надо с опасностью для жизни вывести их из огня. Но ничего такого в Покровском не случалось.
Жизнь текла ничем не примечательная: школа, уроки, ближе к лету походы в лес, на речку.
Однажды Толя Погребняк прыгнул через ручей и подвернул ногу. Его отвезли в больницу. И Толя Цыганенко вместе с Ниной Погребняк навестили его. Больница была маленькая. В одной палате лежали женщины с только что родившимися ребятишками и оттуда доносился плач, похожий на мяуканье. В другой палате были больные с воспалением легких, с переломами рук и ног. И больные, которые находились на исследовании. Пока Нина разговаривала с братом, Толя стал ходить от кровати к кровати.
— У вас что болит? А вы давно тут? А не скучно вам? — спрашивал он.
В самом углу, у окна лежал человек с глубоко провалившимися глазами, такой бледный и худой, что лицо его казалось неживым. Руки его лежали поверх одеяла, и вот они-то больше всего поразили Толю. Они были тощие, скрюченные, и сразу можно было понять, что они недвижимы.
— Отчего это у вас? Почему? — спросил Толя с испугом.
Больной взглянул на него и ответил тихо:
— Ступай, ступай!
— Вас вылечат? — снова спросил Толя не в силах уйти.
— Ступай, говорят тебе! — повторил больной и прикрыл глаза тяжелыми веками.
Толя вернулся к Нине и Толе Погребнякам.
— Что это у него? Кто он сам-то?
И услышал такую историю.
У этого человека тяжелая болезнь, которую лечить не умеют. Руки не движутся, ноги тоже. А родни у него нет никакой. Недавно умерла мать. И вот он лежит, и никто его не навещает: некому. И всего-то ему двадцать пять лет!
А Толе показалось, что он совсем старый.
Толя ушел из больницы, но забыть этого человека никак не мог. Он набрал молодых орехов, попросил у матери огурцов, помидоров, хлеба и пошел в больницу.
— Ты к кому? — спросила нянечка.
Толя не знал имени больного, и вместо ответа он закинул голову, втянул щеки, прикрыл глаза и нахмурил лоб. Его круглое веселое лицо не стало от этого ни больным, ни страдальческим, но нянечка тотчас поняла, кого Толя хотел изобразить, и рассердилась:
— Если ты озорничать, лучше убирайся!
— Да нет же, я проведать, вот гостинцы.
— А, ну тогда иди!
Толя направился в глубь палаты, к окну, сел подле кровати. Больной открыл глаза и спросил:
— Чего тебе?
— Здравствуйте, — ответил Толя. — Я из Покровского. Меня звать Анатолий Цыганенко. Хотите орехов?
Он боялся, что больной его прогонит. Но тот ответил:
— Значит, будем знакомы: меня звать Панас Зоря. А ты чего пришел-то?
— Да просто так. Охота, вот и пришел.
Тут он увидел, что Панас улыбнулся. Странно, бегло, уголком губ, но улыбнулся. И снова закрыл глаза. И Толя понял, это значит: уходи.
— Я еще приду, — сказал он. — Что вам принести? Может, книжку?
— Книжку бы хорошо, да я ее держать не смогу. Не выйдет! Иди, спасибо.
Толя шел и думал — что бы с ним было, если б он, Толя, лишился, как Панас, рук и ног? Он раскинул руки, пошевелил пальцами, а потом ускорил шаг, словно хотел увериться, что и ноги у него крепкие, и хорошо служат. Придя домой, он побежал с ребятами на речку и долго плавал, мысль про Панаса все время не давала ему покоя.