— Люди говорят: и зачем эти листовки клеют? Спалят нам село из-за этих листовок! — сказала Нина Погребняк.
— А моя мама заплакала от радости, — сказала Лена. — Спасибо, говорит, тем, кто писал, за добрые вести.
— Нет, листовки, если еще найдем, клеить надо обязательно, — сказала Варя Ковалева. — А еще что будем делать?
— А еще, — сказала Лена, — мне Вася перед войной одну книжку читал, про мальчика… имя такое мудреное… Как он с товарищами всем помогал.
— Тимур! — воскликнула Нина — еще бы ей не помнить Тимура! — Книга «Тимур и его команда». Там ребята хорошо решили — у кого сын или муж в Красную Армию ушел, мужиков в доме не осталось, тем помогать. Воду носили, дрова рубили, в общем, по хозяйству…
— Я буду ходить к Матвеевне, я люблю с маленькими, — сказала Варя, — у нее пятеро…
Разнесли девочки по селу листовки, подобранные Надей с Олей, и вдруг появились в Покровском воззвания, написанные от руки. Надя сказала подругам:
— А мы разве не можем сочинять такие же?
Надя же и сочинила первую листовку, а Нина Погребняк, у которой был самый красивый и четкий почерк, переписала ее десять раз на десяти плотных бумажных квадратах. Но когда Толя, пораженный своей догадкой, стал расспрашивать сестру, Нина ни в чем не призналась. Едва он, огорченный и рассерженный ее упорством, ушел из дому, Нина побежала к Наде Гордиенко. Там она застала Олю и Лену с Варей.
— Толька мне не поверил! — говорила она, спеша рассказать о том, как донимал ее брат. — Все равно не поверил, хоть я и не призналась. Как же быть? Он мне теперь шагу ступить не даст. Будет ходить следом, проверять, высматривать!
— А знаете, девочки, — сказала Лена, — мальчишки тоже свое придумали, я тут как-то зашла к Носаковым… К тете Домне, — поспешно добавила девочка, — и они сразу всполошились, что-то прятать начали.
— Ну, как же нам быть? — снова спросила Нина.
Они помолчали немного. Потом заговорила Надя:
— Да разве ребята нам враги? Васе верить можно, его все знают. Может, вот что… Может, просто пойдем к ним и все расскажем?
— Нет! Они же нам не рассказывают? Прячутся, — сердито сказала Лена.
— Так ведь мы тоже не говорим. Нет, обижаться нечего. Давайте, девочки, пойдем к Васе?
— И нет! — закричала Лена. — Нет и нет! Они будут воображать и от нас прятаться, а мы к ним на поклон? Не хочу!
— А я хочу, — сказала Оля.
— И я, потому что Толька меня замучает, — сказала Нина.
…Тем временем Толя, еще не остыв после спора с сестрой, говорил Васе, сидевшему на подоконнике:
— Чем хочешь ручаюсь, это Нинкин почерк. Что хочешь говори, а это девчонки устраивают!
— Да я ничего и не говорю. Я вот думаю, надо у Лены спросить. Может, она чего знает?
Дверь тихо приоткрылась.
— Вася, к тебе… — негромко окликнула Домна Федоровна. Вася выглянул — на крыльце стояли Надя, Оля и Нина.
ЧТО БУДЕМ ДЕЛАТЬ?
Через день они собрались все вместе — семеро мальчиков и пять девочек. Кое-как уселись в тесной Васиной комнатке: примостились кто вдвоем на одной табуретке, кто на подоконнике, Оля с Надей и Варей на кровати, а Лена и Володя Лагер просто на полу.
— Будем кого еще к себе брать? — спросил Вася.
— Кольку Воробьева! — сказал Володя Моруженко.
— Нет, нельзя. Робкий очень. Пугливый. На него прикрикнуть — он и скапустится.
— Он только учителей боялся. Это не считается!
— Нет, считается! И Мишку Разумейко нельзя. Он тоже начальства боится.
— Мишку правда нельзя. У него что ни слово — брехня.
— А ты уж будто никогда не врал!
— А когда? Ну скажи, когда?
— Я вот хотела Ксану, — сказала Надя, — все-таки самая активная девчонка из всех.
— Активная? — спросил Толя Прокопенко. — Ну и пусть активная!
— Она была на болтовню активная! Она речи хорошо говорила! Так ведь теперь разговаривать некогда. Надо дело делать, — сказал Борис.
— Что делать будем?
— Я знаю! — торопливо сказала Лена. — Вы только послушайте, что я придумала. Давайте бросим в комендатуру бутылку с сажей. Бутылку, понимаете? Прямо в окошко. Она как грохнет!
— Вместо гранаты! Здорово! — сказал Толя Цыганенке. — А сажа-то жирная, ввек не отмоешь!
И все представили себе: бутылка со звоном разлетается в куски и перепуганных врагов (вправду подумают, граната) с головы до ног обдает едкой черной пылью, которую так трудно отмыть с лица и одежды.
— Давайте я кину! — соскочив с подоконника, сказал Толя Прокопенко. — Уж я знаю как!
— К чему это? — раздался вдруг негромкий голос.