Все чаще и чаще мальчики останавливались и отдыхали, уткнувшись лицом в жесткую полынь. Ладони горели, больно саднила содранная кожа на коленях, все тело ломило, намокшие от пота рубахи липли к телу.
— Пошли, — говорил шепотом Борис, и они снова ползли. Один раз Толя не выдержал и сказал:
— Давайте встанем и пойдем. Эдак мы и к утру не доберемся.
— Нельзя, — прошептал Борис, — дорога уже близко.
Самое трудное ждало их впереди — нужно было найти провод в густой степной траве. Борис знал только, что провод идет неподалеку от дороги, но с какой стороны ее? Быть может, Вася, который разговаривал со Степаном Ивановичем, и знал это, но Борису известно одно: провод тянется по земле, недалеко от дороги. Добравшись до нее, они разделились: Борис и Толя поползли по одну сторону, Володя Лагер — по другую. Ползли медленно, прощупывая пальцами каждый миллиметр сухой земли между кустиками полыни. Пропустить тонкий провод было очень легко. Так ползли они вдоль дороги. Володя по одну ее сторону, Борис и Толя по другую, не отрывая пальцев от земли. Провода все не было. Прошло еще добрых полчаса.
— Есть, — сказал вдруг Толя.
Борис подполз к нему.
— Это стебель, — сказал он.
— Нет, не стебель! — ответил Толя.
Это действительно был провод, и ребятам казалось, что они слышат, как по этому безмолвному проводу бегут вражеские голоса.
— Нужно сказать Володе, — промолвил Борис, но в эту минуту увидел вдали свет, который разгорался все ярче и ярче.
Послышался шум. По дороге шла машина.
— Ложись, — шепнул Борис и ткнул Анатолия локтем в бок.
Становилось все светлее. Мальчикам казалось, что они лежат, ярко освещенные, на белой земле.
«Где-то Володька? — думал Борис. — Что-то с ним?»
Гул мотора, нестерпимо громкий, все нарастал, вот он обратился в оглушительный рев. Казалось, шла целая мотодивизия. А это проехал всего-навсего один грузовик. Проехал со всем своим шумом и светом, оставив после себя темноту и тишину, такую страшную, что ребята еще долго не решались поднять голову.
— Эй, — услышали они приглушенный оклик.
Это звал Володя.
— Иди к нам, — обрадованно ответил Борис. — Я думаю так, — продолжал он, когда они все трое собрались у провода, — вырежем кусок метров пятьдесят.
— А конец спрячем вон там. — Толя указал далеко в сторону, где кусты росли погуще. — Пускай поищут в кустах.
— Дело, — сказал Борис и вынул перочинный нож.
Ребята смотрели, как он сильными рывками перерезает провод. Еще мгновение, и в руках у него два разорванных конца.
— Берите этот конец и вдвоем — один берет здесь, другой подальше — тащите в те кусты. Я пошел резать в другом месте.
— А куда вырезанный кусок? — спросил Толя. — Не оставлять же фашистам?
— Я намотаю его на себя, — сказал Борис.
— А если нас поймают?
— Ну, если поймают, то все едино…
Теперь им было не так страшно. Их веселила мысль о немецком связном, которому придется полазить по кустам в поисках концов.
Обратно ребята уже не ползли. Луна зашла, и теперь они почти бежали по темной степи. Нужно было непременно отойти подальше от дороги.
Когда подходили к селу, уже светало. Грязные, исцарапанные, обессилевшие, разбрелись они по домам. Провод был закопан в песке, у речного обрыва.
ЛИСТОВКА
От Тани Метелевой по-прежнему не было никаких известий. Каждый раз, завидев Лизу — Покровского почтальона, Борис бежал ей навстречу. Но она только грустно качала ему головой.
Ночами Борис подолгу не спал, думая о сестре, тщетно стараясь избавиться от мрачных предчувствий. А рядом вздыхала, плакала в подушку мать. Борис утешал ее как мог, даже сочинял разные небылицы, чтоб пробудить в ее сердце хоть малую долю надежды на Танино возвращение. Утром он бодро принимался за домашние дела — приносил мягкую речную воду, в ней легче было стирать без мыла, которого теперь негде было взять, растапливал печку, мыл пол, а сам все говорил, говорил. О том, что уже вот-вот кончится война; что фашисты побоятся худо обращаться в Германии с нашими людьми, потому что и немцев уже очень много попало к нам в плен и им тогда тоже не поздоровится; что, возможно, Таня вернется даже раньше, чем кончится война. В конце концов он даже сам начинал верить своим словам.
О подпольном отряде Борис ничего не рассказывал матери. Говорил, что уходит к Васе, что, может, и заночует там. А мать любила Носаковых и радовалась тому, что мальчики дружат.