— Как же про отца дочери родной не сказать? — говорила Нина Погребняк. — Она нам этого не простит!
— А ведь Степан Топчий, когда его уводили, приказал, чтобы Варя ни за что не выходила, — сказал Вася.
— Она и не выйдет!
— Как же! — возразила Лена. — Как узнает, что из-за нее отца посадили, так сейчас же выйдет.
— А ты вышла бы? — спросила Нина.
— Конечно. А ты бы не вышла?
— А вот он велел ей сидеть и прятаться!
…Однажды вечером к Наде прибежал Гриша Тимашук — он по-прежнему предпочитал разговаривать с Надей, остальных ребят не то боялся, не то стеснялся.
— Передай своим, — начал он, — жив старик Топчий. Батька говорит, немцы ничего пока заложникам не делают.
— И что ты ко мне цепляешься? — спокойно ответила Надя. — Да разве ж мне Топчие родичи или сваты? Только я так скажу: напрасно старика держат! Не станет Варя в селе хорониться. Дура она, что ли?
Неужели, думали после ребята, Гриша все-таки знает об их делах и о том, что они прячут девушек? Знает и молчит? Это никак не укладывалось в голове у ребят. Плохой он, Гриша, или человек как человек?
Мальчишки, особенно Борис, начали дразнить Надю: «Вон твой ухажер топает».
Но Надю не так-то легко было вывести из себя.
— Этот ухажер, между прочим, спас нас от беды, — ответила она однажды Борису, холодно взглянув на него своими зелеными глазами.
Домна Федоровна, с которой ребята по-прежнему всем делились, советовала ни в коем случае не говорить Варе Топчий об отце. И Прасковья Яковлевна Никулина сказала Лене:
— Мы-то с Топчием, считайте, отжили свое! А вам жить да жить. Поверьте моему слову: век он вам не простит, если что стрясется с Варей.
Почти все каровцы уже открыли матерям свою тайну. Лена — первая. Прасковья Яковлевна выслушала дочку без удивления, точно ждала этого. В их чистой, просторной хате часто останавливались гитлеровские офицеры. И может, Никулиным особенно не везло, только не было среди этих офицеров… людей. Не забыла Прасковья Яковлевна и восемнадцатый год, когда немцы оккупировали Украину… Нет! Не могла Прасковья Яковлевна сказать Лене: «Пусть пишут листовки другие, а ты не смей».
Оля Цыганкова долго не решалась довериться матери, а та не могла понять, куда и зачем так надолго дочка уходит из дому.
— Мне уж соседи глаза колют — мол, нашла твоя дочь время для гулянок! — гневно стыдила она Олю. — Чтоб ни шагу больше из хаты! Не пущу!
В конце концов Оля объяснила матери, что уходит не на гулянье. Мать долго плакала, крепко прижав девочку к груди, но ничего ей не ответила. Своим молчанием она словно говорила: «Мне страшно за тебя, но я не могу, не смею тебя удерживать! Ты поступаешь, как надо».
О том, что это она наклеила на спину полицая листовку, Лена матери не сказала. И что она наказана товарищами — тоже. Но легко ли обмануть мать? Прасковья Яковлевна уже заметила, что Лена не в себе.
А она и вправду томилась, грустила. Вася, знавший ее лучше остальных, понимал, что с ней происходит, но молчал. Не хотел Вася навязывать ребятам свою волю, — они наказали Лену, они пусть и решают: настало ли время снять наказание?
Как-то Оля Цыганкова сказала:
— У нас бумага кончается. Кого бы нам послать в Артемовск?
— Может, Лену? — как ни в чем не бывало спросила Надя.
Лена ничего не сказала, только навострила уши. Она ждала, что скажут мальчики и, главное, что скажет Борис.
— А что же? — ответил Володя Моруженко. — Она у нас храбрая.
— Давайте пошлем Лену, — согласился Борис.
Тут Лена осмелела.
— Ведь это же очень хорошо, что я маленькая! Только лучше! Они меня и не заметят вовсе. На что им маленькая?
И вот Лену отправили в Артемовск к родным Толи Прокопенко: они обещали ему достать бумагу.
Однако стоило Лене уйти из села — одна на рассвете отправилась она в степь, а провожавшая ее Надя стояла у околицы и долго смотрела, как исчезает вдали крошечная фигурка, — и ребята затосковали. Они уже жалели, что отпустили девочку в такой опасный путь.
Они все сидели в «штабе», и каждый был занят своим делом. Володя Лагер, признанный оружейный мастер отряда, возился со старым пистолетом ТТ, который недавно нашел Володя Моруженко. Он вертел в руках и внимательно разглядывал ударно-спусковой механизм. Рядом в почтительном молчании сидел Толя Цыганенко и не сводил глаз с ловких Володиных рук.
— Видишь? — наставительно говорил Володя. — Совсем исправен. Только заедает курок в положении предохранительного взвода.