— Наша Лена от всякой беды уйдет… — неуверенно начала Варя Ковалева.
Вася молчал.
— Ну конечно, — сказал Костя, — стрелка вверх — это «О».
Он угадал, и ребята были разочарованы.
— Ну, а другие, другие? — торопил Толя Цыганенко.
— Сейчас будут и другие, — спокойно ответил Костя.
Минут через десять он прочел им целый отрывок из их дневника. Это было то самое место, где рассказывалось, как ребята перерезали провода полевого телефона.
— Вот что, друзья, — очень серьезно сказал Костя, — этому своему шифру вы не доверяйте и ничего им не пишите. Если сюда забредет враг, он подумает — играют ребятишки, и все. Но если он найдет шифрованную тетрадь или эту вашу газету, он их непременно прочтет. И тогда все вы пропали. А вы малы еще погибать. Вам жить надо!
Ребята молчали, удрученные его словами.
— Да вы не серчайте! — весело сказал Костя. — Вы же у нас молодцы! Если бы не вы, нам бы не удавалось так часто передавать сводки в ваше село — у нас на каждую деревню рук не хватает. А про порванный телефон, про этих вон девушек и прочие ваши дела я уж и не говорю. Только надо ведь и осторожность соблюдать. Верно? Ну, теперь я знаю, где вас искать. Бывайте здоровы!
Ребята остались одни.
— Что же это Ленки нет! — с отчаянием сказала Оля.
Все молчали. Что можно было здесь сказать!
— Плохие новости, ребята, — негромко начал Вася. — С Петровичем беда… Арестовали его, а Костика убили.
…Утром к Васе прибежал соседский мальчонка Федя, по бескровному лицу его было видно, что случилось что-то очень страшное.
— Пойдем, — твердил он, — пойдем…
Пришли к хате Петровича. Ставни были почему-то до сих пор закрыты, хотя стоял уже день. У дверей Федя неожиданно остановился.
— Я не пойду туда, — прошептал он. — Не могу я.
Васе стало жутко. Через силу заставил он себя открыть дверь и вошел в хату. Он не сразу освоился в полутьме. Все здесь было разбросано, истерзано, исковеркано, сундук расколот, тюфяк вспорот от края до края.
А поперек широкой лавки лежал мертвый Костик, голова его свешивалась вниз, а от губ до виска застыл ручеек крови.
Вася долго стоял и смотрел. Потом тихонько вышел из хаты и осторожно прикрыл за собою дверь.
Федя ждал его на углу. Он стоял и трясся. Да и Васю бил озноб.
— Где Петрович? — спросил он, стараясь подавить дрожь.
— Неужели ты ночью ничего не слыхал?
Ночью Вася был далеко от села и ничего не мог слышать.
— Нет. Я спал, — сказал он.
— Фашисты ворвались к Петровичу чуть свет, — рассказывал Федя. — Очень били его, а потом бросили в телегу и повезли в Артемовск. Видать, к какому-нибудь начальнику большому.
Вдруг Толя Прокопенко сорвался с места и кинулся к выходу.
Ты куда? — закричали ему.
Толя ничего не ответил и вылез из пещеры.
— Оставьте его, — сказала Надя.
Никто не двинулся с места. Все понимали, что Толе лучше побыть сейчас одному.
— В степь пошел, — махнул рукой Толя Цыганенко, выглянув из пещеры.
— Ах, беда! — сказал Борис.
— Но почему? Почему они схватили Петровича? — спрашивала Варя. — Чем помешал им старик?
Вася помолчал в нерешительности, а потом сказал:
— Петрович им очень мешал. Он был связан с партизанским отрядом. Это он отводил меня к Степану Ивановичу.
Ребята притихли.
— А мальчишку-то! Мальчишку-то маленького за что?! — воскликнула Варя.
Ей никто не ответил. Нина с Олей громко всхлипывали.
— И подумать только, — сказал Борис — мы не убили еще ни одного фашиста! А в листовках все пишем: «Смерть немецким оккупантам», а ни одного из них до сих пор…
— Погоди, — ответил Вася, — придет время, Костика мы им припомним.
— А я думаю о другом, — сказала вдруг Надя.
До сих пор она все время молча смотрела на огонь.
— Я думаю о том, что в это самое время по нашему селу ходит Ксана Маринченко под руку с теми самыми солдатами…
— Вы еще всего не знаете, — сказал Володя Моруженко. — Вчера Тимашук посылал тетю Маню Панченко к ней полы мыть.
— И она пошла?!
— Не знаю…
— Ну нет! — жестко проговорила Надя. — Это так оставлять нельзя!
— А что же делать?
Все молчали. Борис, помолчав, нашел в себе смелость сказать:
— Предателей убивают.
Никто ему не ответил. Лица девочек побледнели. Да и мальчикам стало не по себе.
Предателей убивают. Нет на свете человека более подлого, чем тот, кто бросил народ свой в беде и перешел на сторону врага. И какого врага! Разве знали когда-нибудь люди армию более подлую, бесчеловечную и зверскую, чем фашистская армия?!