— Так тоже нельзя! Померзнем, — сказал Володя, осторожно поднялся и тут же упал с каким-то не то стоном, не то мычанием.
— Нога.
Долго опять лежали они, прислушиваясь. Нет, все было по-прежнему тихо.
— Нужно идти, — сказал Володя, снова встал и, цепляясь за стволы, пошел в глубь балки, тяжело хромая.
Он был прав, нужно было двигаться во что бы то ни стало.
…Прошло часа три, пока они выбрались из овражка.
— Эх ты! — сказал Володя.
Он шел очень медленно, стараясь как можно легче наступать на больную ногу. Борис тотчас же понял, о чем он говорит, так как и сам думал о том же.
— А если бы плен? — сказал он.
— Ну и что же? И из плена люди бегут. Андрей Михайлович… Сережа… Сам знаешь… Умереть всегда успеешь.
— Это хорошо так сейчас говорить, когда фашисты прошли мимо. А если бы мы с тобой стояли теперь на допросе?
— Ну и что же? — опять повторил Володя. — Стояли бы на допросе. И думали бы не о том, как умереть, а как бы выдержать пытку.
— Нога у тебя не поломана, как думаешь?
— Думаю, нет. Была бы поломана, я бы не мог идти.
— Сгоряча все бывает.
Некоторое время они шли молча.
— А если нам сейчас опять попадутся фашисты? — спросил Борис.
Володя немного подумал.
— Что же, мы пойдем им навстречу. Здесь нам уже не убежать.
— Может быть, зароем пистолеты?
— Теперь уже недалеко, — ответил Володя. — Авось как-нибудь.
— Знаешь Володька, — сказал вдруг Борис, — я думал, что ты…
— Что я?
— Не то чтобы слабый, а слишком чувствительный…
— Это потому, что я птиц люблю, что ли?
— Знаешь, я не хотел с тобой сегодня на это дело идти.
— Думаешь, я не знаю?
— А оказалось, что это я трус.
— Постой, отдохнем немножко. Сил нет как ломит. Какой же ты трус?
— Нет, я струсил! Знаю это. Я хотел, чтобы ничего не видеть и не чувствовать.
— Брось, — сказал Володя. — Если бы все были такие трусы, как ты!..
…Каровцы не расходились. Всю ночь сидели они в холодной землянке, прислушиваясь. Время от времени кто-нибудь из них выходил в степь посмотреть, не идут ли ребята.
Первыми в пещеру пришли Вася и Толя Прокопенко. Они рассказали остальным о том, что произошло на дороге. О судьбе Володи и Бориса они не знали ничего. Только к утру в пещеру, тяжело опираясь на Бориса, приковылял Володя Моруженко. Девочки кинулись его разувать.
«КАРОВ СРАЖАЕТСЯ. А МЫ?..»
Был февраль, и солнце уже припекало. С крыш капало и позванивало. Шла весна. Ребятам казалось, что фашисты стали мрачнее, а жизнь веселей. И вот однажды Вася, вернувшись от партизан, срочно собрал ребят в пещере.
— Мы выиграли битву на Волге, — сказал он. — Армия генерала Паулюса в плену.
Ребятам захотелось сейчас же бежать в село, поделиться радостью. Но они-то все еще были «под фашистом»! И каждое слово могло стоить им жизни. Зато у них были чернила и бумага.
В то утро даже постороннему человеку, зашедшему в село, стало бы ясно, что здесь что-то происходит. Хлопали двери, слышались голоса. Все было приглушено, но подспудно, в глубине все кипело и бурлило.
Ребята видели, как немецкий солдат поднял их листовку, посмотрел и тут же бросил на землю. Никуда не понес и ничего не сказал. Словно понял, что в ней было написано.
Ребята знали, как знали и все на селе, что гитлеровцы по-прежнему кричат о победах, однако уже сам вид немецких офицеров и особенно солдат, сразу будто слинявших, говорил, что дела фашистов плохи.
И вот случилось нечто столь дикое, что даже жители Покровского, люди, привыкшие к беззакониям и жестокостям врагов, и те были поражены.
Дверь дома Тимашуков, где стояли офицеры, распахнулась — да так, что стукнула о стену, — и на улицу выбежал обер-лейтенант Мюллер. Красный, с револьвером в руках, он шагал по улице, кричал что-то на своем каркающем языке и палил по окнам.
Женщины метались, затаскивая в дом ребят, захлопывали ставни, запирали двери. Старая бабка Панченко, глухая и полуслепая, осталась сидеть у окна. В хате никого больше не было. Предупредить ее не успели, она так и осталась сидеть с простреленной головой.
А Мюллер все шел и шел по пустынной улице и все стрелял по окнам.
…На следующий день в селе снова были похороны.
С наступлением весны Вася стал чаще бывать у партизан. Возвращался оттуда повеселевшим и необычайно разговорчивым. Ребята дивились его памяти: он умудрялся запоминать чуть ли не слово в слово длинные сводки Совинформбюро. И передавал их, невольно копируя голос диктора.
Особенно ребята любили слушать о боевых действиях партизанских отрядов, о чем теперь говорилось почти в каждой сводке. Да, вот это были дела! Прежде они и не подозревали, какая это силища — партизаны. А оказывается, они нападают на целые вражеские гарнизоны, уничтожают танки, даже — подумать только! — залповым огнем из винтовок сбивают самолеты. Словом, воюют люди все равно как на фронте.