Я бы хотела пойти туда с тобой.
Я думала об этом. Думала о том, что надела бы изумрудное платье в пол и высокие каблуки, а ты надел бы тот костюм, который я так быстро с тебя снимала после рождественского бала. Хорошо, что мы вернули ему пуговицы. Последние я так и не смогла расстегнуть нормально. До сир пор не понимаю, зачем тебе такое обилие мелких пуговиц?
А помнишь те каникулы после бала? Они точно были лучшими…
И единственными.
В тот год я впервые не посетила Нору на праздниках, в тот год я осталась. Ты просил меня остаться, а я и не собиралась уезжать от тебя. Я понимала, что впереди у нас не так много времени из-за войны, которая была неизбежна. Но та неделя после бала… я готова переживать ее снова и снова.
Помнишь, как я пролила кофе на белые простыни утром?
Конечно нет…
Ты поставил завтрак на поднос, а я, ощутив, что тебя нет рядом, начала искать твое тепло, не открывая глаз. Как же мы смеялись в то утро, когда моя футболка, украденная из твоего шкафа, пропиталась кофе и невкусной яичницей.
В то январское утро я впервые увидела, как ты смеешься смеялся…
Ты поднял меня на руки как пушинку, совершенно не прикладывая усилий, ты не побоялся испачкаться, а после на руках отнес меня в душ…
Он еле вмещал нас обоих, я до сих пор помню, как кран упирался мне в поясницу, пока ты не развернул меня спиной к себе и не прижал к стене с белым холодным кафелем.
Как еще не согревшаяся вода стекала холодными струями, как твоя моя футболка прилипла к телу, будто вторая кожа. Как ты шептал нежности мне на ухо, как твои пальцы медленно поднимали края мокрой ткани вверх, освобождая меня от её оков. Как твои губы проводили дорожки из поцелуев по моей шее, как твои пальцы крепко сжимали мою талию, крепко прижимая к себе.
Мои первые два письма так и лежат в нише за камнем. Ты не подумай, я понимаю, что ты их не прочитаешь…
Но когда я думаю об этом…
Мне так хочется поговорить с тобой, мне хочется вернуться в то утро, когда мы были счастливы, когда у нас была целая неделя для нас двоих. За ту неделю я полюбила не только тебя, но и твой хмурый дом в Паучьем тупике. Мы не выходили ровно семь дней, лучшая неделя…
А помнишь, как ты испек утром мне блинчики? Кому бы рассказала, не поверили бы. Северус в фартуке.
Почему все воспоминания о тебе такие невыносимо прекрасные и столь болезненные?
Семь дней. Семь произнесённых тобой: «Доброе утро». Шесть раз ты пытался меня накормить. Как хорошо, что на седьмой день мы поняли, что зелья и кофе - разные вещи. И кофе варишь варил ты просто ужасно.
Блинчики - тоже не твое, Северус, поверь мне.
Зато в последний день ты наконец-то допустил меня до плиты и мы поели приличной пищи, которой удалось не подгореть, и ты даже назвал её вкусной, слегка хмурясь из-за того, что тебе не удалось превзойти мой «кулинарный талант».
А потом мы танцевали.
Я даже не подозревала, что ты так чудесно двигаешься двигался в танце.
За тобой было так легко следовать.
Не только танцуя.
У меня до сих пор лежит ключ от твоего дома. От места, где было слишком хорошо, чтобы это было правдой.
Спасибо тебе…
За всё спасибо.
Особенно за наш танец, в нем я обрела крылья…
Навеки твоя…
Комментарий к Письмо третье. Июль.
Эстетика к главе: https://www.instagram.com/p/CN1qscqpWdL/?igshid=1nk8f277b51e4
========== Письмо четвертое. Август. ==========
Дорогой Северус, конец лета подкрался почти незаметно.
Погода стала менее душной, на улице всё реже слепит солнце, но я все еще мечтаю о дожде.
Я рассказывала писала тебе, что в июле у Гарри и Джинни была свадьба. Я так редко вижусь с ними, что была очень удивлена новостям о том, что их ребенок должен появиться на свет в сентябре.
По идее, я должна радоваться тому, что всё же пошла на свадьбу, нашла в себе силы вновь оказаться в кругу старых друзей, однако улыбаться я себя так и не заставила…
Как я и говорила писала тебе в прошлом письме, на торжество я надела изумрудное платье, ты бы точно оценил его положительно. Нежнейшая ткань приятно окутывала тело, ложась поверх словно вторая кожа, а преимущество платья было в закрытой от чужих глаз груди и длинных рукавах, однако одну часть я всё же оставила обнажённой. Спину.
Я наложила на платье чары, благодаря им оно до конца торжества переливалось мелкими блестками, которые дарили наряду множество оценивающих взглядов и одобрительных возгласов. Представь себе, а я ведь даже надела каблуки!
Ты прекрасно знаешь знал, насколько сильно я их не люблю. Однако выбирая их, я почему-то думала, что смогу быть выше. Мне бы не приходилось вставать на носочки в трепетном ожидании поцелуя, который я смогла бы получить от тебя.
Я знаю, что это бесконечно глупо…
… писать, зная, что ты не прочитаешь.
Прости мне это. Прости за то, что «невыносимая всезнайка», которая, казалось бы, способна на всё, так долго не может справиться с болью… так долго не знает, как именно справиться с этим. С самой собой. С мыслями. Воспоминаниями. Неугасшей любовью…
Но в те моменты, когда я говорю пишу тебе, мне становится так легко на душе… так спокойно и легко, будто бы вот он ты. Сидишь в изумрудном кресле — своем любимом из Паучьего тупика — а я просто рассказываю тебе, как прошел мой день. Ты подставляешь ладонь под щеку, а локоть твой упирается в мягкий подлокотник… ты внимательно слушаешь мой рассказ, улыбаешься, иногда киваешь, а твои черные глаза в этот момент сияют неподдельной радостью и заинтересованностью, такие родные… такие любимые.
Да, знаю…мы ни разу не признались открыто в своих чувствах. Не успели. Но я знаю, что ты чувствовал ко мне. Поверь, я видела это в глубине твоих глаз, ты любишь любил меня не меньше.
То, с какой нежностью ты заправлял прядь моих волос, выбившихся из небрежного пучка на голове, за ухо. Как гладил костяшками пальцев мою щеку. Как укрывал меня одеялом, если вставал раньше, чтобы я не мерзла без тепла твоих рук. Как целовал. Как волновался. Как трепетно касался…
Я хочу, что бы это длилось бесконечно.
На свадьбе ко мне очень настойчиво приставал Рон. Он в очередной раз расстался с Парвати. Это было ужасно: каждое его приглашение на танец, каждый бокал с шампанским, которым он хотел меня напоить.
Было невероятно противно от всего. Я была готова воспользоваться заклинанием «Остолбеней» и закрыть его в кладовке, дабы больше не видеть тем, и без того неприятным, вечером.
Но лишь из-за того, что это была свадьба его сестры, чтобы не расстраивать невесту — причем глубоко беременную невесту — я терпела его весь вечер. Целый отвратительный вечер!
Оказывается… Рон был влюблен в меня еще с третьего курса. Я всегда смеялась, когда ты ревновал к Уизли, но, представляешь, оказывается, ты был прав. Он настойчиво доказывал мне весь вечер, что мы с ним идеальная пара из золотого трио. Ты знал, что он догадывался, что у меня кто-то есть? Я вот нет.
Я согласилась потанцевать с ним всего один раз. В самом начале.
Кто же мог подумать, что этот остолоп будет распускать руки потом на протяжении всей свадьбы?! В тот момент я безумно пожалела, что платье совершенно не закрывало спину…
А помнишь?
Никак не могу сказать это сразу.
Когда был день всех влюбленных, я настолько сильно простудилась, что даже пришлось обратиться к мадам Помфри, но и ее зелья не смогли исцелить меня сразу, пришлось остаться в больничном крыле до утра.
Но…
Именно ты не оставил меня одну там. «Грозный профессор Снейп» пришел ко мне, когда весь замок уснул. Ты бросил свою мантию на соседнюю кровать и аккуратно залез ко мне под одеяло. Я так долго не могла уснуть в тот вечер… Я хотела, провести его с тобой… я купила для тебя подарок. Запонки так и остались лежать в моем чемодане в тот день.