А время шло...
Глаша с замиранием сердца подумала:
«Где взять силушки, как же доставить письмо?.. Ах, Кулеш, ведь вот оно, твоё спасение! Только поспеет ли к тебе?»
По улице брели двое — старик и девочка. Впрягшись, тянули санки.
На санках чайник с водой — всего только и груза, но старик и девочка трудились вдвоём.
Остановились передохнуть.
«А ведь ей годочков семь-восемь! — Глаша улыбнулась девочке. — Да и глазёнки смекалистые... — И тут же с волнением подумала: — Такая может выручить».
— Девочка, хочешь быть почтальоном?
Ребёнок деловито сморщил брови:
— Это как? По-правдашному?
Тётя Глаша кивнула:
— По-правдашному. Вот письмо. Надо снести в госпиталь раненому.
Ребёнок подержал письмо.
— Знаю, где госпиталь. — И вдруг лукаво прищурился: — А я и не девочка вовсе! — Он высвободил из тёплого платка лицо: — Глядите, я мальчик. Я Ванюша!
Старик рассердился на тётю Глашу. Заворчал: мол, это безобразие — среди улицы хватать чужих детей и превращать их в почтальонов!
А мальчик — к деду:
— Нет, отпусти! Нет, отпусти!
Родители у мальчика, оказывается, были на фронте. А дед от себя внука — ни на шаг.
Мальчик уже в слезах.
— Папа отпустил бы. И мама отпустила бы!
Видит Глаша — упрямого старика не переспорить. Делать нечего — хоть каждая минута дорога, пришлось потерять время, рассказать про Кулеша и Ахмедова. Старик встревожился. Забормотал в бороду:
— Ах ты, беда какая... Вот беда... — Да как напустится на внука: — Ну, чего рот разинул! Слышишь — солдат-герой может помереть. Бери письмо, беги!
Глаша вмешалась:
— Бежать, мальчик, не надо. Силёнок не хватит добежать. Иди спокойно, ровненько... И письмо в руки не дам. А вот так...
Она засунула письмо мальчику под пальто, на грудь. Снова укутала его тёплым платком. Спереди крест-накрест, концы платка под мышки — и завязала на спине узлом.
Поцеловала мальчика:
— Ну, ступай, Ванюша, почтальон мой!
Старик спросил у женщины полное имя-отчество, сел на краешек санок и показал свободное место по другую сторону чайника.
— Отдохнём, Глафира Ивановна. Вы, кажется, совсем больны. На вас лица нет.
Тётя Глаша села и сразу забылась.
Очнулась она от шума подъехавшей машины и громких голосов.
Глядит — в кабине, рядом с шофёром — Ванюшка. Да какой важный, даже с места вставать не хочет!
А выскочивший из машины санитар в белом халате уже засуетился возле Глаши.
Он освободил её от тяжелой почтовой сумки, бережно взял под руку и стал усаживать в машину.
— Ай-яй, — говорит, — тётя Глаша, уж не болеть ли вздумали? Нет, нельзя почтальону болеть. Кто же тогда солдату весточку принесёт?
Глаша через силу улыбнулась.
— А как Кулеш? — спросила она.
— Ожил. От письма совсем ожил! Всех в гости требует! Садись и ты, дедушка, подвезём. В чайник тебе кипяточку нальём!
И санитарная машина, вздымая снежную пыль, помчалась к госпиталю.
Стоит Дуня у станка. Работает, а слёзы кап да кап.
Подошли подружки:
— Что с тобой, Дуняша? Станок разладился?
— Нет, — отвечает, — станком довольна. Прядёт, ниточку не порвёт.
— Может, с непривычки руки болят?
— Нет, — отвечает, — размялись руки. Уже план перевыполняю.
— Дунька, так тебе петь да радоваться! А у тебя глаза красные. Признавайся, почему плачешь?
А был большой праздник. Страна отмечала День Победы. Всюду флаги, цветы, счастливые лица людей.
Тут и всплакнула Дуня над своим одиночеством.
Призналась подружкам, что одна она на всём свете.
— Папа, — говорит, — и мама погибли, защищая от фашистов Ленинград. А меня с маленьким братом разлучили...
Подружки в один голос:
— Как так разлучили? Кто посмел обидеть сирот?
А дело было вот как. Пришёл в Ленинград приказ — всех ребятишек вывезти в тыл.
Дуняша помнит себя в вагоне поезда.
Вдруг грохот, всё опрокинулось, полетело кувырком...
Кричат:
«Воздушный налёт! В паровоз попала фашистская бомба!»
Перепуганную девочку увели с места крушения за руку.
А Серёжа, хотя он и постарше сестрёнки, идти не смог. Его унесли раненого.
Подружки посовещались и говорят:
— Напиши брату. Сегодня же. Где он живёт?
— Нет у меня брата...
А подружки:
— Откуда ты знаешь? Может, его спасли. Срочно напиши в Ленинград!