«Не делай этого, – он упорно обращался ко мне на «ты», – слышишь, не надо! Проклятый заменитель сахара. Я пью колу, и у меня просыпается зверский аппетит. Хватаюсь за шоколад, потом мне становится совестно, и к тому же ужасно хочется пить. Поэтому приходится снова пить колу, аппетит тогда еще больше. Просто кошмар. Только не начинай, слышишь, не надо! Если ты посмотришь, как откармливают свиней, ты увидишь, к чему приводит использование химического сахара: поросята жрут сверх всякой меры и все жиреют и жиреют! Посмотри на меня!»
Мой автоматический трамвайный голос не позволяет мне ответить ему: «Ну, тогда пейте настоящую колу с настоящим сахаром, это решит вашу проблему, если следовать вашей логике». Нет, я произношу монотонно и безучастно: «Да, доктор, вам тоже непросто. Кола, батончик, как всегда – три евро сорок. Приятного аппетита».
– Надолго уезжаешь?
– Надолго?
– Да, когда вернешься из Канады?
– Когда? Недели через три, примерно.
– То есть в конце июля.
– В конце июля? Нет, скорее, в начале августа.
– Да иди ты в жопу! – Нет, этого я не сказала. Скорее всего, я сказала: – Ясно, я поняла, хорошо тебе съездить.
В один прекрасный день перед дверью стоял Андреас. Вернее, сидел. «Соседи уже полицию хотели вызвать», – сказал он. Шрам двигался, когда он говорил. Шрам отсвечивал синим и казался совсем свежим. Я попыталась вспомнить, какими были его губы до укуса. Его красивые мягкие губы. Нежно очерченные, яркие, словно накрашенные. «В чем дело?» – спросил он. «Так, ничего», – ответила я, открыла дверь, впустила его, сварила кофе. «Мне было больно глотать, теперь боли прошли». Я посмотрела в его сторону. Глаза у него очень глубоко посажены и с боку казались просто темными. «Андреас?» Он повернул голову: «Да?» Глаза голубые. «Тебе сахару положить?» – «Да, нет, не знаю», – он улыбнулся, шрам проступил сильнее. «Я вообще-то кофе не пью». А теперь у него серые глаза, совершенно точно.
Андреас пригласил меня на ужин. Ему сказали, тут поблизости есть неплохое местечко. «Что тебя к нам привело?» – спросила я. Он улыбнулся, шрам вздулся, мне стало не по себе, шрам был похож на крошечную дергающуюся амфибию, на допотопную ихтиостегу в мини-формате. Андреас подозвал сомелье, они очень долго не могли договориться, и тогда к нашему столу подошел управляющий, пожал руку Андреасу, пожал руку мне, «моя невестка», – представил меня Андреас, я кивнула и улыбнулась; управляющий пригласил его пройти в винный погреб. Я осталась в одиночестве.
– Губы у тебя совсем синие, – сказал Андреас, – закажешь кофе к десерту?
Я вытерла губы салфеткой.
– Нет, спасибо, я тогда не засну.
– Все еще синие. Устала?
– Да, рано встаю. Теперь лучше?
– Нет.
Я встала и прошла в туалет, прополоскала рот, соскребла ногтем следы вина с сухих губ и из уголков рта, увлажнила губы. Подняла глаза, посмотрела в зеркало, и мне стало стыдно. «Я ничего плохого не делаю», – пробормотала я и вернулась в зал.
– Тебе что-нибудь нужно? Полотенце?
– Зубную щетку бы.
– У меня только одна, извини.
Я кинула ему полотенце и сказала: «Я ложусь».
– Lie down, – отозвался он и расплылся в ухмылке.
Весь вечер я ждала, что он это скажет. Он не сказал, и я прониклась к нему симпатией, я даже подумала, что не такой уж он плохой человек. И вот, нате.
– Если что-то будет нужно, дай знать, – крикнула я сурово, – если нет, спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – ответил он и посмотрел на меня, теперь глаза у него были зеленые.
Я заперла дверь комнаты, открыла окно и легла. Кровать у меня большая. Иногда ночью приходил Петр, большей частью под утро, спать мы вместе ложились очень редко. Что-то он там поделывает, в диких лесах Канады? Сколько там сейчас времени? Еще нет и шести, у него весь вечер впереди. «Ну что ж, Петр, хорошего вечера, – сказала я, – а потом – доброй ночи и приятных снов».
Я лежала и улыбалась в темноту.
Я целовала его шрам, языком и губами ласкала утолщение, проникала во впадины, будто хотела вытянуть из него всю жизнь без остатка. «У тебя были такие красивые губы», – сказала я. «Да, я их украл. Когда поцеловал ангела. Точнее, выклянчил. А сейчас у него мои губы. Но теперь я ни за что на свете не откажусь от этих губ, от этой особенной губы, я ее ни на что не променяю».