Тамара Лисицкая
Двенадцать
…Страшно. Страшно. И между лопаток жжёт этот взгляд. А может, кожа репетирует выстрел? Но откуда моей коже знать, как это… когда выстрел? И откуда у того, кто сзади, может быть то, из чего стреляют? Вокруг — белый день, ходят люди и милицейские дозоры. Невозможно представить, что тебя убьют средь бела дня в правовом государстве… Жутко… Нереально… Может, это всё не со мной? Сейчас ОНО что-нибудь скажет и…
— Ты так и будешь стоять? У нас мало времени, любимая…
Всё. Конец. Плотины не выдержали. Мир рухнул. Я тоже.
Мне светило большое журналистское будущее в районной газете. Я заочно доучивалась и числилась корреспондентом при «Транспортнике села». Сначала фиксировала письма в отделе писем. Потом получила задание отмечать на них. В общем, карьера «шла в гору». Ещё я раза два в неделю каталась на электричке в столицу — в театр и в музеи. Чтобы быть в гуще событий.
Ко мне, кстати, никогда не пристают в пригородных электричках. Сегодня тоже не приставали. В Северном посёлке вошли три румяных студента с пивом, сели напротив, и я отвернулась к окну, притворилась спящей — а они не пристали… Я для них не существовала — это, в целом, неплохо. Но только не сегодня. Сегодня, по моим предположениям, я должна была сражать мужчин наповал.
Собирали меня сегодня всем этажом. Девицы-парикмахерши из -й комнаты ещё вчера вечером принесли проект причёски, особенно актуальной в этом сезоне. Я не очень разбираюсь в традиционно женских штучках — в причёсках, косметике, — я не крашусь, мне жаль тратить на это время. Но сегодня я доверила себя и своё малофотогеничное тело «жрицам» красоты. Парикмахерши были в восторге от возможности «что-то со мной, мужеподобной и неженственной, сделать». Разрисовывали в четыре руки, клеили лохматые чёрные ресницы, сыпали на меня что-то блестящее, долго мучились вопросом, куда пристроить «мушку». Пристроили под бровью. Сказали, что так — «пикантно»…
Сложнее всего было найти пристойный костюм. Лучше прочих одевалась аэропортная повариха из -й. И она даже была готова спонсировать вещами мой поход. Вот только размер не совпал. У неё — , у меня — … Утягивали, складывали вдвое. В конце концов, всё те же парикмахерши добыли где-то чёрное кружевное платье с золотыми пуговицами и настояли на том, чтобы я его полюбила. Туфли на каблуке см! Фашизм!)… Что касается сумочки… Обычно я таскаю за собой джинсовый рюкзак, в него вмещается всё необходимое, это удобно. Но с кружевным платьем рюкзак не стыковался, а в предлагаемые со всех сторон мелкокалиберные сумки-кошельки мог поместиться только проездной билет.
— Ещё помада и презервативы! — весело убеждали парикмахерши.
А мне нужно было взять с собой папки с газетными вырезками, диплом, блокноты и ещё дочитать Джойса, его тоже не мешало бы захватить.
Парикмахерши повертели килограммовую книжечку в руках, потом покрутили пальцем у виска. В конце концов, я купила в палатке чёрный полиэтиленовый пакет и сгрузила своё хозяйство туда. Пакет я могу всегда спрятать под стол, правильно?
— В принципе, съедобно, — подвела итоги повариха, обойдя меня и рассмотрев со всех сторон.
Парикмахерши прошлись лаком по моим тугонаверченным локонам… И вот я в электричке. На меня никто не обращает внимания…
Так вот. Началось всё с того, что в конце лета я решила сделать карьеру. Все пять университетских лет я провела в библиотеках и мудрых разговорах на чужих кухнях. Конечно, я что-то упустила. Приятельницы в это время осваивали чужие спальни. Однокурсницы вышли замуж, некоторые даже не во второй раз. Я же общалась с мужиками исключительно в рабочей обстановке. Ещё в курилке иногда, мужики меня не стеснялись, мы трепались о разном, в основном о начальниках и политике. Был даже один человек — учитель физики из местной школы, женатый, неглупый, — иногда заходил ко мне и оставался на ночь… Нам обоим это не мешало, было удобно… А для нежной любви у меня, по всем «синечулочным» законом существовало милое создание. Старый кастрированный кот, ласковый до жути, сиротка. Его и звали так — Сиротка. Хотя внешне он если и был похож на сиротку, то на сильно вспухшую от голода… По вечерам в дни зарплаты мы с ним лопали эклеры, шоколадные пирожные и хачапури. В будни — кильку с чёрным хлебом или омлет. То есть поровну. Но он толстел, а я нет. Ещё мы с ним очень любили кефир! По бутылке на душу! И басвежий, влажненький ещё под корочкой — вот где натуральное счастье!