— Я забыла, как вас зовут, — Пиотровская обернулась и устремила взор куда-то мимо меня.
— Наташа, — прохрипела я, ногтями давя за спиной руку Рушника.
— Какие вопросы вы подготовили? Как будете анонсировать вашего собеседника? Какую форму интервью выбрали?
— Я обязана начинать уже здесь, в машине? — измотанная нервным напряжением и сексуальностью хорька, я заорала в лицо Пиотровской.
Бывшая красавица Вероника Витольдовна хлопнула наклеенными ресницами и задумалась.
— Да-да, Наташенька, — внезапно вылез из-за моей спины Рушник, — будет неплохо, если Вероника Витольдовна вас проконсультирует. Она в журналистике уже много лет, в отличие от вас.
Хорёк!
— Или вы хотите, чтобы я доложил Льву Петровичу о вашем нежелании работать?
(Чёрт, надо было дать по морде сразу. Теперь всё так запутывается!)
— «Известный адвокат Велемир Резанников вёл нашумевшие дела о… — я процитировала наизусть текст досье. (Память у меня хорошая.) — Отличается смелостью суждений и открытостью. Любимец прессы…
Вероника Витольдовна довольно качала головой, её нафталиновое тщеславие было удовлетворено. Рушник на время оставил меня в покое и тоже кивнул головой. Ему нравился прогресс в наших отношениях.
Мы остановились у роскошного здания с колоннами. Макс терпеливо ждал, пока мы выгрузимся. Рушник вытаскивал свою тушку последним. Внезапно Макс газанул, машина дёрнулась, и Николай Игоревич хрустнул об асфальт.
— Ты что! Ты что! — заорал он, вскакивая и с ужасом рассматривая свои повреждённые брюки и прикрывая лицо. — Ты что?
— Ой, Николай Игоревич, передача клинит, — с горечью в голосе пропел Макс. — Жалеют денег на редакционную машину, подумать только! Как отвратительно ещё у нас работают профсоюзы!
Рушник ещё повозмущался, но время не терпело, и мы двинулись в гости к адвокату Резанникову.
Вероника Витольдовна крепко сжимала рушниковский локоть, требовала показать ей ранение и настаивала на перевязке. Сзади косолапил вечно жующий Метрин. Замыкала церемонию я. Я обернулась и помахала Максу-мстителю. Тот скорчил рожу, которая могла означать всё что угодно: «Сама виновата во всём», «Я всё понимаю, как могу — помогу» и «Давай-давай, топай».
В лифте Рушник пялился в зеркальные стены и рассматривал покорёженную переносицу. Тихо постанывал. Вероника Витольдовна мизинцами теребила его дыхательный орган, много говорила о тонкости сосудов и необходимости немедленного обследования. На фоне моих непроинтервьюированных трупов все «административные» повреждения выглядели жалко и пошло. Да и было ли повреждение? Такие ранения я сама испытала на себе и не раз: коммунальная кухня с тысячами чайников, кастрюль и внезапно выдвинутыми полками оставила след на всём моём теле. Нос не исключение. Раз двадцать мой нос был в таком же состоянии. Разве я погибла от этого? Я была вдоль и поперёк высмеяна и вышучена своими соседками и сотрудниками, но «перевязки», «обследования»… Омерзительно до смешного!
Я пыталась думать о чём угодно, только не о работе. Мысли о работе немедленно оформлялись в мысли о новых смертях. Идти в кабинет этого героя было невыносимо страшно, и где-то в глубине души я радовалась присутствию своих мужественных коллег.
— Как я покажусь ему с таким лицом? — расстраивался Рушник. Хорёк совсем забыл о своём либидо! Я уже не интересовала его. Как будто этому адвокату обязательно нужно увидеть лицо Рушника в первозданном виде! Хорошо, если он вообще сейчас жив, этот адвокат!
Чем ближе мы подходили к нужной двери, тем меньше я хотела туда входить. Уже знакомая мне боль надорванного чувства покоя давала знать так остро, что я остановилась и вцепилась в косяк двери. Никто из моих коллег не заметил этого. Правда, фотограф Метрин с удивлением повертел головой. Но вряд ли его интересовала я. Его интересовал интерьер. Возможно, какие-нибудь точки съёмок.
Кстати, я заметила интересные реакции в своём уставшем организме. Какое-то ноющее чувство невыносимой тоски, предчувствие обречённости. Потом исключительно физическая — дрожь в коленях, кровь к щекам и холод в ладонях. Ещё запах… без запаха. Устойчивый и плотный поток обонятельных эмоций, имеющий конкретный адрес. И именно по этому адресу мы идём.