— Спасибо, — я не знала, зачем мне этот исторический папирус, но аккуратно разгладила его на столе. — Только ты, вероятно, поспешил… Парень переживает гибель отца…
— Как же, переживает… Все они «переживают»… Жертвы акселерации… Знаешь, что он мне заявил, когда я ему соболезнования насчёт отца двинул? Он мне не отец, говорит. А я, кроме всего прочего, с его мамашкой о свидании договорился!
Я чуть не подавилась «Колой».
— Как? Зачем?
— Очень просто. Они лет пять уже с музыкантишкой вместе не жили. Он — «звезда», по бабам таскался. Даже по мужикам, говорят. Она искала утешения в чужих объятиях… Жизнь — сложная штука. Она — ещё молодая интересная женщина, пару раз на тусовках её наблюдал. Готова обсудить со мной весь ужас происшедшего.
В глазах Макса вдруг вспыхнула глухая ненависть.
Я не знала, что говорить. Уткнулась в список… Фамилии, фамилии. Вдруг… Резанников! Резанников Павел!
— Ты не знаешь, у нашего сегодняшнего адвоката дети есть?
— Я думаю есть, и не только зачатые во браке…
Странно…
Глава 10
В редакции нас встретил Рушник.
— Николай Игоревич! — распахнул объятия Макс. — Я вижу, ваш имидж нисколько не пострадал! Шрамы только украшают мужчину!
Рушника отшатнуло.
— Иди в гараж, — с ненавистью прошипел он. — Я договорился о техосмотре. И не дай бог с передачей всё в порядке!
— Вы что же, меня пугаете, Николай Игоревич? Вы меня провоцируете на порчу редакционного имущества?
Рушник взял меня за локоть и отвёл в сторону. Локоть я немедленно освободила.
— Мы уже давно ждём вас, Наташенька! Лев Петрович требует, чтобы вы немедленно занялись материалом. Текст нужно сдать завтра, а вам ещё нужно успеть отвезти его Велемиру Резанникову на вычитку. Вот, я записал адрес. Он с утра будет в спортзале, просил не опаздывать… Надеюсь, с утра вы не собираетесь уединяться с шофёрами, как это случилось сейчас?
Я молча взяла адрес и направилась в кабинет к Лёве.
— Входи, — он сидел бледный и задумчивый над бумагами. — Как прошёл день?
— Нормально.
— Как интервью?
— Нормально.
— Рушник и Пиотровская сказали другое.
— Мне плевать, что они сказали.
Лёва поднял глаза.
— Почему у тебя бардак на голове?
— Какой бардак? Я всмотрелась в стекло на шкафу. Волосы по плечам, только и всего.
— Я просил тебя следить за собой!
Это становилось невыносимым. Я присела на пол у его кресла.
— Лёва, мне нужно с тобой поговорить… Можно, я пока побуду с бардаком? Потом, если захочешь, я побреюсь наголо.
Лёва с грустью посмотрел на меня. Ему нездоровилось.
— Говори. У тебя есть три минуты.
Три минуты! У меня есть три минуты!
— Ты меня любишь?
— Какое это имеет значение?
— Большое. Зачем ты женишься на мне?
— Я тебе уже объяснял.
— Этого недостаточно. Я — живой человек. То, что происходит с нами, — аномально!
— Тебя что-то не устраивает?
— Многое.
— Напиши…
— И отдать Лене, пусть распечатает в трёх экземплярах? Зачем ты меня выволок в люди? Чтобы общаться со мной через секретаря? У меня проблемы. Мне плохо, Лёва! Я хочу всё тебе рассказать и хочу, чтобы ты меня пожалел!
Я привстала с пола, запустила руки под его брюки и двинулась вверх по крепким, волосатым икрам. Это не был приступ эротомании, это был приступ отчаяния, выдержанный в нормальных женских традициях. Раньше я так не шалила.
Вдруг на противоположной стороне кабинета в нише с книгами зазвенел ключ, и распахнулась дверь, не замеченная мною раньше. Это была обычная дверь, не встроенная в бар, а просто замаскированная бутылками… Скромная деревянная дверь масти стоящего рядом книжного шкафа. Да, и без ручки. Но с замочной скважиной. Дверь распахнулась, и в проёме возник Макс.
— О! — он отступил назад и прикрыл ладонью лицо. — У вас минутка нежности! Извините!
Лёва вскочил, чуть не сбив меня с ног, и подлетел к Максу, потом со страшной силой швырнул его обратно в темноту коридора. Он захлопнул дверь и закрыл её своим ключом.
— Ты хотела поговорить? — он был возбуждён. — А я хочу отдохнуть! Едем!
Он схватил меня за руку, и мы поехали. На такси.
— Я сойду с ума! — начал он отдыхать уже в машине. — Я начинаю тихо ненавидеть всех журналистов, редакторов, учителей, адвокатов и таксистов!
Таксист не отреагировал. Крутил свою баранку.
— Это какое-то начало конца!