Мы причалили к старому дому с обвалившимися нимфами над окнами. Дом всем телом опирался на строительные леса и частично был затянут в зелёную сетку — «строительный бинт».
— Мы приехали по адресу? — тихо поинтересовался капитан Ковальчук.
— По адресу, — кивнул Рушник. — Я здесь бывал неоднократно. На третьем этаже у Галины Александровны мастерская. Дом подлежит сносу, но друзья Галины Александровны настояли, чтобы тут кое-что подремонтировали… Словом, это будет культурный центр всероссийского масштаба…
— Хорошо иметь верных друзей, — Макс сунул в зубы сигарету. — Интересно, чем она расплачивается с ними за их доброту? Может, рисует их портреты? Для всероссийской истории.
— Когда вы созванивались с Галиной Александровной? — капитан Ковальчук смотрел на окна третьего этажа. Его переодетые молодцы в это время изучали дом со всех сторон, обнюхивали углы.
— Созванивался? — Рушник прижал пальчики к вискам. — Сейчас, сейчас… Сегодня созванивался, в десять… Сорок две минуты назад… И вчера вечером созванивался. Предупредил, так сказать, всё объяснил…
— Что объяснили?
— Ну… Что приедем с журналистом… И с группой товарищей для поддержания порядка… потому что журналист буйный.
Макс похлопал по карманам.
— Дайте огня, группа товарищей… Можно, я тут покурю, пока вы пойдёте всей группой брать интервью?
— Как она разговаривала с вами утром? — Ковальчук внимательно посмотрел на одного из своих парней. Тот моргнул и поправил воротник куртки.
— Вы… Вы меня спрашиваете? — Рушник заглянул Ковальчуку в лицо.
— Вас.
— Ну… Как обычно. Резковато, но… Это человек непростой судьбы, я привык к тому, что она резка.
— Она ждёт нас?
— Я сообщил ей время, а ждёт ли… Видите ли, это сложный человек…
— Звоните сейчас.
— Опять? — Рушник огорчённо заморгал. — Ей не нравится, когда часто…
Под взглядом капитана он сник, достал мобильный, набрал номер и зашептался, выскуливая извинения, с художницей. В окне третьего этажа мелькнула тень. Или мне показалось?
По лицу слушающего Рушника было видно, что уже никто никого не ждёт и нам лучше убраться восвояси со всеми нашими грёбаными командами и телефонами.
— Но мы всё-таки зайдём! — дрогнувшим голосом заявил Рушник. — Душечка, Галочка, поймите, мы жертвы обстоятельств. Не вините нас. Мы зайдём.
Отключил мобильник, не дожидаясь ответа, и посмотрел с вызовом — даже! — на капитана.
— Иди первый, — Ковальчук кивнул на дверь парню с воротником. Он немедленно сунул руку в нагрудный карман, что-то поискал, поправил.
— Огня дайте! — Макс всё ещё стоял с сигаретой. — Жалко вам, что ли?
Парень с воротником, не меняя направления тела и мысли, вынул руку из недр куртки и протянул Максу зажигалку. Дал прикурить, потом ещё пару минут слушал в сторонке указания Ковальчука. Лицо у парня было сосредоточенно-пустое, нижняя губа выпячена, и он постоянно щёлкал зажигалкой. Наконец, двинулся к двери, посвёркивая огоньком.
— Нервничает, — радостно констатировал Макс. — Все нервничают. Успокоились бы уже давно, махнули рукой на это интервью, выгнали бы тебя в домохозяйки… И всё снова наладилось бы… Так нет — великие цели, задачи, тщеславие. А кто придумал эту траханую рубрику? Сами же и придумали, а теперь: мы не можем отказаться, мы обязаны… Ненавижу вас всех.
Капитан Ковальчук внимательно смотрел на дверь, как будто ждал, что сейчас раздадутся выстрелы и на ступеньки вывалится окровавленное тело парня в куртке.
— Что за жизнь вы себе выбрали, о люди! Никому из вас сейчас не хочется ползти в мастерскую к этой полоумной бабе! А ей не хочется видеть нас! Но все шпарят по программе… Капитан, вам же сейчас не топтаться здесь хочется. Вы по пиву тоскуете и по креслу перед телеком… Сидели бы себе, чесали пятки… Зачем вам всё это надо?
Рушник с испугом посматривал на разошедшегося Макса. Я тихо ожидала, когда его арестуют. Хотя он был тысячу раз прав. Тем более. За правоту в нашей стране милиция тоже арестовывает.
— Ты им скажи, Натали, скажи! — Макс развернул меня к себе и засверкал чёрными глазами. — Скажи им, что сейчас будет!
Я вдруг с ужасом поняла, что Макс курит не сигарету. Какой-то больно не сигаретный запах был у этой штуки, как-то слишком блестели Максовы глаза.