Сейчас меня ломало так же. Только в миллион раз сильнее.
Поверхностью глаз я как бы себя воспринимала, но глубже — уже нет. И, слава богу. Пускай природа делает со мной всё, что хочет. Хочет — усыпляет. Хочет — тормошит. Может, я впаду в осенне-зимнюю спячку и проснусь года через три, когда всё это закончится?
Несмотря на глубину вселенского кошмара, полторы извилины разума во мне ещё дёргались. И благодаря этому делу я догадалась не сжечь Максов чайник и не снять трубку тренькающего телефона.
Не хватало ещё разговоров с Лёвой или с девицами Макса.
Потом у меня, кажется, начались галлюцинации. Мы с кем-то беседовали. С капитаном Ковальчуком. Он строго смотрел и говорил о моих многочисленных отпечатках и об отсутствии алиби. Я вяло оправдывалась. Капитан испарялся, потом снова вырисовывался с новыми обвинениями… В конце концов, я перебралась на твёрдый диван, обшитый колючей шерстью, и заснула по серьёзному. Без снов.
Проснулась оттого, что почувствовала острую необходимость сделать это. Я открыла глаза и увидела тень на стене, как в боевиках. Дёрнулась, хотела вскочить и вдруг не смогла даже приподнять голову! Мои руки, ноги и даже шея были привязаны! Я завопила и задёргалась как сумасшедшая!
— Тихо! Тихо! — рядом вынырнуло озабоченное лицо Макса — Ты мне сейчас всю мебель испортишь!
— Отпусти меня! Ненавижу! Сволочь! Гад! Отпусти меня! — я изгибалась и кричала.
— Да отпущу, отпущу! Не дёргайся только! Ненормальная…
Макс распутывал меня, ворча что-то о моей невменяемости.
Я всхлипывала и ругала его. Вот так «весело» мы прожили ещё один час. Из-за садомазохистских штучек моего дружка я лишилась килограмма волос — они запутались в диванных завязочках.
Дивану тоже не повезло. Половина ремней была вырвана с шерстью и мясом.
— Месяц шил! — ныл Макс, пытаясь привести в порядок свою секс-площадку. — Знаешь, сколько шкура стоит? Ты столько не стоишь, сколько эта шкура! Это же медведь бурый!
— Сам виноват… — я сидела на полу у стены и растирала пережатые ремнями запястья. — Додумался… Я чуть не умерла от страха.
— Это потому, что у тебя нету чувства юмора!
— Слава богу, у тебя его с избытком!
Макс закурил и сел рядом.
— Надо же. Я думал — крепко пришил. До сих пор не рвалось.
Мне даже стало смешно. «До сих пор»…
— Значит, до сих пор все твои гости были неискренни в проявлениях чувств… Притворялись…
— Вот и я думаю… — он вздохнул. — Горько и больно от мысли такой… Женщинам больше не верю. «Изобрази, — говорят, — насилие»… Я стараюсь, рукодельничаю. Потом пыхчу, изображая маркиза де Сада… А ведь иногда вот где это всё сидит!
Он стукнул ребром ладони по горлу.
Странно. Такое ощущение, что он этими своими извращениями на жизнь зарабатывает…
— Откажись! Или у тебя план? Норма актов в месяц?
Он встал и пошёл в коридор.
— Старуха! Я вижу, ты оживаешь! Ну, давай же острить, шутить и смеяться… (вернулся с пакетом в руках)… Здесь еда и питьё. Мы проведём увлекательнейшую ночь! Точнее, остаток ночи.
Бросил пакет рядом со мной. Что же. Острить, так острить.
В пакете обнаружились колбаса, лаваш, фисташки, маслины и две здоровые пластиковые бутылки пива.
Мы ели-пили, агрессивно зубоскаля. Конечно, это было дико — смеяться в моём печальном положении. Но, это же было спасительно. И хотя меня тянуло «делиться страхами и печалями», я держалась. Вряд ли Макс умел слушать и сочувствовать. Но поддерживать умел. И обезболивать. И на том спасибо.