Я сомнамбулически расписалась напротив его пальца. В графе с известным мне номером квартиры значилась какая-то «кто-то Иванова». Шифруется Инга Васильевна, не желает, чтобы консьерж знал, кто приходит к ней ночью.
Лифт с ковриками, пятый этаж, длинный коридор с аппендиксом-тамбуром на две квартиры. Вот эта дверь — Инги Васильевны, значит, соседняя — та самая, с очередным кошмаром. Хотя за дверью редакторши меня ожидал кошмар не меньший.
Дверь открыл Макс. Он был умыт и причёсан, короткий халат с кистями до колена.
— Проходи, проходи… Кофе? Водка?
Всё в этой квартире было решено в радикально восточном стиле. Откуда-то из красного бархата вынырнула Инга Васильевна — в халате, в косметике и с сигаретой.
— Проходите, Лора, мы вас ждём…
Они были в бодром расположении духа. Информационный повод моего приезда не казался им поводом для печали.
— Мы вас очень ждали, Лора, — красавица Инга Васильевна угнездилась в кресле. — Как мы теперь поступим? Что вы чувствуете? Могу ли я снимать на камеру всё, что будет происходить?
Макс принёс крохотную пижонскую чашечку кофе и присел рядом со мной.
— Пей, только быстро. Времени в обрез. Зашли, отметились, ушли. Работаем в перчатках. Через полчаса туда приедет чувак из пиццерии, он-то труп и обнаружит. Инга… Васильевна… У вас есть фотоаппарат?
— Естественно, — она невозмутимо затянулась. — У меня есть фотоаппарат.
Макс выдержал небольшую паузу.
— Ну, так дайте его нам, Инга Васильевна!
Редакторша стряхнула пепел.
— Возьмите в спальне, Максим Иванович… Непосредственно на зеркале.
Макс хотел что-то сказать, но промолчал и исчез за портьерой.
Мы остались вдвоём.
— Видите, Лора, всё получается так, как должно было получиться.
Она забросила свою красивую ногу на другую свою красивую ногу.
Я слабо реагировала на мир, меня отключило, и отчётливее всего сейчас я ощущала тошноту и чугунную тяжесть век.
Вошёл Макс, начал распоряжаться, велел мне встать, а Ингу Васильевну отправил курить на лестницу.
— Да-да, Инга Васильевна, в наше время очень важно вовремя встать «на шухер»… И не создавайте пробку. У нас мало времени. Нам надо сделать шаг в историю, а вы отказываетесь сделать даже шаг на лестницу…
Я бессмысленно перемещалась по комнате, задевая ковры тапками с острыми восточными носками. Ткнулась в портьеру, выхода не нашла, вернее, нашла сразу много выходов. Комната, в которую я попала, выпутавшись из тяжёлого бархата, была украшена диваном со шкурой и верёвочками. Знакомый диван.
— Ты где? — Макс запутался рядом в портьере. — Блин, с этой её подвесной системой…
Вынырнул и перехватил мой взгляд.
— Что делать, я путешествую — и моя мебель путешествует. Не мог же я бросить любимый диван? Ты готова? Идём.
Мы выползли из восточного рая Инги Васильевны и остановились в тамбуре перед соседской дверью.
— Минут сорок назад его грохнули… Или сильно побили… В любом случае есть смысл зайти… Чувака зовут Жак, любит заскочить к Инге Васильевне и потрещать о том о сём… Сейчас я тебе скажу его фамилию, и ты обалдеешь! Бариновский! И заметь, в нашем журнале он представлен среди прочих в номинации «Лучший политик»!
Я, конечно же, знала. То есть, кажется, знала. События последних недель так испортили мою голову, что я уже ни в чём не могла быть уверена. Когда-то давно, в эпоху моей спокойной и ровно текущей провинциальной жизни, я ничего не понимала в политике. Вряд ли стала понимать и сейчас.
— Что же вы не зашли к нему раньше? — спросила я вдруг. — Вдруг ему помощь нужна была?
Макс молчал. Он смотрел на часы, а я смотрела на него.
— Всё, мать Тереза, вперёд, — он нажал кнопку звонка перчаточным пальцем и прислушался. — Тихо. Думаю, нас не пригласят…
Нажал. Дверь не поддалась. И тут Макс достал из широких штанин КЛЮЧИ и ОТКРЫЛ ИМИ ДВЕРЬ пострадавшего гражданина Жака Бариновского!
Краем мозга я зафиксировала этот момент. Пару метров топала вслед за Максом по коридору и пыталась сформулировать вопрос. Ох, как много новых неприятных ощущений забеспокоило меня!
— Жак! Жак Рудольфович! О, мама мия, язык вывихнул, — он на ходу обернулся ко мне. — Не скорби раньше времени, возможно, он просто напился пьян и валяется среди фикусов… Жак Рудольфович! Мы тут гостили у Инги Васильевны и слышали шум! Решили заглянуть по-соседски! Жак Рудольфович!
Действительно, вокруг валялись фикусы и битая посуда. И ещё — стулья с высокими спинками, лакированными ножками вверх. Стол-аквариум сверкал оголённой подсвеченной спиной, расписная салфетка-скатерть валялась на полу, обёрнутая вокруг ноги человека, который, в свою очередь, лежал рядом со столом. Шея человека была замотана дымчатым шарфом, в руке мрачно поблёскивала вилка, а голые ворсистые ноги лежали на раздавленном гарнире. Макс подошёл ближе, скользя по звонким огурчикам.