В противном случае они могли бы меня убить. Это постоянно происходит в кинофильмах с исполнителями эпизодических ролей, статистами и незнакомцами, смерть которых драматизирует сюжет. Единственный персонаж, которому гарантируется жизнь, — это главный герой, а я давно склонялся к мысли, что не смогу сыграть ведущую роль в чьей-либо драме. Действие, однако, происходило не в кинофильме. Когда я попытался закурить другую сигарету и решить, как разыгрывать дальнейшую сцену, в бар ввалились помощники Жан-Марка и сорвали мое намерение.
— On s'en va,[15] — предложил рябой, подняв брови, и добавил: — Понимаешь, что я имею в виду?
Жан-Марк кивнул и снова улыбнулся мне:
— О'кей. Мартин, жаль, что нам пришлось встретиться в такие печальные времена…
— При таких печальных обстоятельствах, — уточнил я.
Он кивнул:
— Вот именно. Во всяком случае, comme tu dis.[16] Нам нужно утрясти необходимые формальности с властями.
Я вытащил из заднего кармана бумажник.
— Вот что вам понадобится. Здесь Carte d'Identite[17] и немного наличности. Вот все, что у него было, из-за чего он, возможно, лажанулся.
Жан-Марк взял бумажник, осмотрел его, затем меня, словно увидел мышь, доставляющую почтовую корреспонденцию.
— Спасибо, Мартин, вы так любезны. Простите за наше вторжение и причиненное вам беспокойство.
Я полагал, что он имел в виду срыв моих планов.
— Надеюсь, мы увидимся до нашего отъезда во Францию.
— Да, конечно, — улыбнулся я. — Вы знаете, где меня найти.
Я проследил за тем, как микроавтобус выехал со двора, затем направился в дом. На полпути меня встретила Луиза, полуодетая и взволнованная.
— Где тебя черт носит? — воскликнула она. Ее глаза покраснели и распухли от слез, плечи дрожали.
Я подошел и схватил ее, держа на расстоянии вытянутых рук.
— Что случилось? Говори, в чем дело?
Луиза забилась в моих тисках и разрыдалась.
— Они устроили погром в доме, — выдавила она из себя. — Эти люди устроили погром.
Я почувствовал, как кровь прихлынула к моей голове. Чтобы прийти в себя, сделал глотательное движение.
— Какие люди? Французы?
— Конечно, эти чертовы французы! — крикнула она, вырываясь. — Твои чертовы французы! Они перерыли наш чертов дом!
8
Должно быть, они ожидали, что босс приведет меня, прежде чем войти. Луиза лежала в постели под покрывалом, наслаждаясь пением в наушниках своего Джона Митчелла, ничего другого не слышала, так, во всяком случае, она сказала.
— Боже! Неужели я не могу даже поспать в собственном доме? — пожаловалась она, будто когда-либо делала это. — Я видела с кровати сквозь дырку в полу, что этот араб поднимается ко мне. Позвала тебя, и где черт тебя носил, когда ты мне был нужен? Пьянствовал в этом чертовом баре! — Она отбросила подушку и замотала в отчаянии головой. — Посмотри, что они сделали. Кто такие эти мерзавцы?
В кино я наблюдал такие сцены десятки раз, но в реальной жизни — никогда. Хотя мне трудно быть объективным, но разгром и озлобление, с которым все было совершено, оказались вполне сравнимы со всем тем, что я видел на экране. По всей комнате валялись мои кассеты, коробки были выворочены, пленки размотаны, как траурные ленты. Электропроигрыватель швырнули так, что дно разбилось, обнажив электронные внутренности, его изувеченные бока скрылись под книгами в мягком переплете, которые сбились в отдельные груды, как черепица с сорванной ветром крыши. Кушетка — смертное ложе Ивана — была перевернута вверх дном, ее засаленные подушки разорвали, обшивку отодрали. На полу валялись остатки орнамента нашей каминной полки. В панике я глотал слюну и прыгал с одной ноги на другую, как ребенок, который захотел писать и не способен спокойно стоять на месте, но вместе с тем боится двигаться по комнате. Все было сломано. Даже наши редко употреблявшиеся кастрюли и сковородки подскакивали на каменных плитах. Трудно было поверить, что Луиза ничего не слышала. Меня удивляло также, почему араб, на которого она ссылалась, не вышиб лестницу из лаза вверх, изолировав ее, таким образом, в спальне и обеспечив погромщикам больше времени для обыска. Не то чтобы я не верил тому, что она говорила, но…
Луиза сильно ударила меня по руке.