Если бы я не опустил стекло дверцы, удар Бенуа заставил бы меня пробить головой стекло. Вечером меня достаточно били, и теперь я понимал, что удар в мою скулу был нанесен с явным намерением доставить ощутимую боль.
— Сволочь, — выругался я. — В следующий раз сделай что-нибудь более значительное, скажем, воспользуйся пушкой, или босс не разрешает? Бьюсь об заклад, что ты и культуризмом займешься по его приказу.
— Останови фургон, — скомандовал Бенуа.
— Сволочь, — повторил я, глядя на него краешком распухшего глаза.
Он вытянулся на своем сиденье, приподнимаясь и вытаскивая из заднего кармана джинсов пистолет. Он положил пистолет на колени.
— Останови фургон, — прозвучала еще раз его команда.
— Сволочь, — упорствовал я, и на сей раз это подействовало.
Какая-то твердая и угловатая часть пистолета, видимо, разорвала мое ухо, когда он нанес ею удар. Я поморщился, из глаз посыпались искры. Он снова ударил меня в то же место тем же металлическим предметом, и я отклонился к полотну дороги. Все, что следовало мне теперь сделать, — это схватить пушку и вышвырнуть его из кабины.
— Останови фургон.
Я нажал на тормоза, «транзит» затрясся, потом остановился.
— Ключи.
Я не обращал на него внимания. Он снова ударил меня в ухо. Сквозь боль, притупившуюся из-за повторных ударов, я почувствовал, теряя сознание, как по шее полилось что-то теплое. Отдал ему ключи, и он выбрался из фургона.
— Вылезай, — приказал, появившись у дверцы машины с моей стороны.
Зажав рукой разбитое ухо, я слез со своего сиденья. Колени ослабли, от Бенуа потребовались некоторые усилия, чтобы вытолкнуть меня на пустынную дорогу. Он присел на корточки возле меня и зашептал в мое здоровое ухо:
— Мне не следовало бы говорить тебе это, но я все-таки скажу: есть две вещи, которые тебе надо знать о Жан-Марке. Во-первых, он ненавидит врунов. Он воспринимает ложь как надругательство над своим интеллектом. Учитывая круги, в которых он вращается, — это неудобная позиция. И отсюда вытекает во-вторых. Жан-Марк очень суровый человек, но, как ты догадался, никогда никого не убивал. Он полагает, что в этой поездке ему придется прикончить кое-кого, и, раз ты спрашиваешь, я скажу: он должен это сделать ради поддержания своей репутации. Он сознает этот долг, я тоже, но там, откуда мы приехали, многие люди думают, что он размазня. Надо что-то сделать, чтобы исправить положение. — Он потыкал в меня пистолетом. — Лично мне ты ни на какой хрен не нужен, но, если бы я был на твоем месте, взял бы себе с этого момента за правило говорить правду и ничего больше. Таким образом, ты поможешь ему не насиловать себя.
Мы оба посмотрели вперед одновременно и увидели, как по обочине к нам возвращаются задние сигнальные огни машины Жан-Марка. Бенуа поднялся.
— Хочешь увидеть, на что я способен, ты, подлый английский дегенерат?
— В чем дело? — крикнул Жан-Марк.
Я с трудом встал на колени и скосил глаза, чтобы увидеть сквозь красное свечение задних огней «мерседеса», испытывает ли Луиза беспокойство. Нет, она беспокойства не испытывала.
— Ничего существенного, — отозвался по-французски Бенуа. — Просто учу его, как себя вести.
— Ублюдок, — выругался Жан-Марк в ответ.
Мне показалось, что его ругательство частью предназначалось и Бенуа.
— Продолжим эту чертову езду, а? — Бенуа завел мотор, исключая всякую возможность возражения. — Лезь с той стороны, — сказал он. — Я поведу машину.
Звезды, казалось, стали перемещаться в светло-голубом сиянии ночного неба, когда я проковылял вокруг фургона и взобрался на сиденье пассажира. Лучи наших передних фар уперлись в пыльное облако, которое оставила машина Жан-Марка, спешившего продолжить путь. И едва я опустил свою избитую задницу на сиденье, как Бенуа, раздраженно нажав на газ, рванул вслед за «мерседесом». Я закрыл глаза и осторожно потрогал разбитое и опухшее ухо, расцветшее на одной из сторон моей головы как цветок, который будет выглядеть днем слишком безобразно. Шок проходил, убывал адреналин, оставляя вместо себя боль как напоминание о том, что я еще жив.
12
Я погрузился в тяжелый, прерывистый и поверхностный сон, бормоча всякий раз, когда лобовые огни встречных машин пробегали по моему лицу. Временно непослушное тело помещалось на переднем сиденье «транзита», а мысль уносилась под солнце, устремлялась вниз, к пыльным склонам холмов провинции Бордо.