— А что, отец, — спросил молодой человек, затянувшись, — невесты у вас в городе есть?
Старик дворник ничуть не удивился.
— Кому и кобыла невеста, — ответил он, охотно ввязываясь в разговор.
— Больше вопросов не имею, — быстро проговорил молодой человек.
И сейчас же задал новый вопрос:
— В таком доме, да без невест?
— Наших невест, — возразил дворник, — давно на том свете с фонарями ищут. У нас тут государственная богадельня, старухи живут на полном пенсионе.
— Понимаю. Это которые еще до исторического материализма родились?
— Уж это верно. Когда родились, тогда и родились.
— А в этом доме что было до исторического материализма?
— Когда было?
— Да тогда, при старом режиме?
— А при старом режиме барин мой жил.
— Буржуй?
— Сам ты буржуй! Он не буржуй был. Предводитель дворянства.
— Пролетарий, значит?
— Сам ты пролетарий! Сказано тебе — предводитель.
Разговор с умным дворником, слабо разбиравшимся в классовой структуре общества, продолжался бы еще бог знает сколько времени, если бы молодой человек не взялся за дело решительно.
— Вот что, дедушка, — молвил он, — неплохо бы вина выпить.
— Ну, угости.
На час оба исчезли, а когда вернулись назад, дворник был уже вернейшим другом молодого человека.
— Так я у тебя переночую, — говорил он.
— По мне хоть всю жизнь живи, раз хороший человек.
Добившись так быстро своей цели, гость проворно спустился в дворницкую, снял апельсиновые штиблеты и растянулся на скамейке, обдумывая план действий на завтра.
Звали молодого человека — Остап Бендер. Из своей биографии он обычно сообщал только одну подробность: «Мой папа, — говорил он, — был турецко-подданный[108]». Сын турецко-подданного за свою жизнь переменил много занятий. Живость характера, мешавшая ему посвятить себя какому-нибудь одному делу, постоянно кидала его в разные концы страны и теперь привела в Старгород без носков, без ключа, без квартиры и без денег.
Лежа в теплой до вонючести дворницкой, Остап Бендер отшлифовывал в мыслях два возможных варианта своей карьеры.
Можно было сделаться многоженцем и спокойно переезжать из города в город, таская за собой новый чемодан с захваченными у дежурной жены ценными вещами.
А можно было еще завтра же пойти в Стардеткомиссию[109] и предложить им взять на себя распространение еще не написанной, но гениально задуманной картины «Большевики пишут письмо Чемберлену[110]», по популярной картине художника Репина — «Запорожцы пишут письмо султану»[111]. В случав удачи этот вариант мог бы принести рублей четыреста.
Оба варианта были задуманы Остапом во время его последнего пребывания в Москве. Вариант с многоженством родился под влиянием вычитанного в вечерней газете судебного отчета, где ясно указывалось, что некий многоженец получил всего два года без строгой изоляции[112]. Вариант № 2 родился в голове Бендера, когда он по контрамарке обозревал выставку АХРР[113].
Однако оба варианта имели свои недостатки. Начать карьеру многоженца без дивного, серого в яблоках, костюма было невозможно. К тому же нужно было иметь хотя бы десять рублей для представительства и обольщения. Можно было, конечно, жениться и в походном зеленом костюме[114], потому что мужская сила и красота Бендера были совершенно неотразимы для провинциальных Маргарит на выданье, но это было бы, как говорил Остап: «Низкий сорт. Не чистая работа». С картиной тоже не все обстояло гладко. Могли встретиться чисто технические затруднения. Удобно ли будет рисовать т. Калинина в папахе и белой бурке, а т. Чичерина[115] — голым по пояс. В случае чего можно, конечно, нарисовать всех персонажей картины в обычных костюмах, но это уже не то.
— Не будет того эффекта! — произнес Остап вслух.
Тут он заметил, что дворник уже давно о чем-то горячо говорит. Оказывается, дворник предался воспоминаниям о бывшем владельце дома.
— Полицмейстер ему честь отдавал… Приходишь к нему, положим буду говорить, на Новый год с поздравлением — трешку дает… На Пасху, положим буду говорить, — еще трешку. Да, положим, в день ангела ихнего поздравляешь… Ну, вот одних поздравительных за год рублей пятнадцать и набежит… Медаль даже обещался мне представить. «Я, — говорит, — хочу, чтоб дворник у меня с медалью был». Так и говорил: «Ты, Тихон, считай себя уже с медалью»…
— Ну и что, дали?
— Ты погоди… «Мне, — говорит, — дворника без медали не нужно». В Санкт-Петербург поехал за медалью. Ну, в первый раз, буду говорить, не вышло. Господа чиновники не захотели. «Царь, — говорят, — за границу уехал, сейчас невозможно». Приказал мне барин ждать. «Ты, — говорит, — Тихон, жди, без медали не будешь»…
— А твоего барина что, шлепнули? — неожиданно спросил Остап.
— Никто не шлепал. Сам уехал. Что ему тут было с солдатней сидеть… А теперь медали за дворницкую службу дают?
— Дают. Могу тебе выхлопотать.
Дворник с уважением посмотрел на Бендера.
— Мне без медали нельзя. У меня служба такая.
— Куда ж твой барин уехал?
— А кто его знает! Люди говорили, в Париж уехал.
— А!.. Белой акации, цветы эмиграции[116]… Он, значит, эмигрант?
— Сам ты эмигрант… В Париж, люди говорят, уехал. А дом под старух забрали… Их хоть каждый день поздравляй — гривенника не получишь!.. Эх! Барин был!..
108
109
110
111
112
113
114
115
116