Двенадцать стульев (полный вариант, с комментариями)

Эдиционные принципы

Для предлагаемого издания за основу был взят самый ранний из сохранившихся вариантов, переписанный Петровым (РГАЛИ. Ф. 1821. Оп. 1. Ед. хр. 31). Поглавное деление дается по машинописному варианту, и структура комментария соответствует этим сорока трем главам (РГАЛИ. Ф. 1821. Оп. 1. Ед. хр. 32-33). Дополнительно в тексте указаны также границы двадцати глав исходного варианта. В ряде случаев учтена чисто стилистическая правка машинописного варианта, но игнорируются правка идеологическая и сокращения. Орфография и пунктуация приведены в соответствие с нормами современного литературного языка.

Принципы комментирования традиционны: поясняются прежде всего реалии, цитаты и реминисценции, литературные и политические аллюзии, пародии, конкретные события, так или иначе связанные с эпизодами романа, текстологически существенные разночтения. Подробный анализ интертекстуальных зависимостей не входит в задачу.

При подготовке комментария использованы монографические исследования: Курдюмов А.А. <Лурье Я.С.> В краю непуганых идиотов: Книга об Ильфе и Петрове. Paris, 1983; Щеглов Ю.К. Романы И. Ильфа и Е. Петрова: Спутник читателя. В 2 т. Wien, 1990—1991. Кроме того, комментарии к изданиям романа: Долинский М. 3. Комментарии <к роману И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев»>//Ильф И., Петров Е. Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска. М., 1989; Сахарова Е.М. Комментарии <к роману И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев»>//Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. М., 1987.

За оказанную помощь благодарим В.Т. Бабенко, Н.А. Богомолова, В.В. Бродского, В.М. Гаевского, А.Ю. Галушкина, А.Я. Гитиса, В.Н. Денисова, О.А. Долотову, Г.Х. Закирова, В.Н. Каплуна, Л.Ф. Кациса, Р.М. Кирсанову, Г.В. Макарову, В.В. Нехотина, А.Е. Парниса, Р.М. Янгирова.

М. П. Одесский, Д.М. Фельдман

От издательства

В тексте романа курсивом выделены разночтения и фрагменты, исключенные из варианта, входившего в ранее издававшиеся собрания сочинений Ильфа и Петрова.

Часть первая «Старгородский лев»

ГЛАВА ПЕРВАЯ Глава I Безенчук и нимфы

В уездном городе N[1] было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что, казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем[2] и сразу же умереть. А на самом деле в уездном городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко. Жизнь города была тишайшей. Весенние вечера были упоительны, грязь под луною сверкала, как антрацит, и вся молодежь города до такой степени была влюблена в секретаршу месткома коммунальников[3], что это просто мешало ей собирать членские взносы.

Вопросы любви и смерти не волновали Ипполита Матвеевича Воробьянинова, хотя этими вопросами, по роду своей службы, он ведал с 9 утра до 5 вечера ежедневно, с получасовым перерывом для завтрака.

По утрам, выпив из причудливого (морозного с жилкой) стакана свою порцию горячего молока, поданного Клавдией Ивановной, он выходил из полутемного домика на просторную, полную диковинного весеннего света улицу «Им. тов. Губернского»[4]. Это была приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По левую руку, за волнистыми зеленоватыми стеклами, серебрились гроба похоронного бюро «Нимфа». Справа, за маленькими, с обвалившейся замазкой окнами, угрюмо возлежали дубовые, пыльные и скучные гроба, гробовых дел мастера Безенчука. Далее «Цирульный мастер Пьер и Константин» обещал своим потребителям «холю ногтей» и «ондулясион[5] на дому». Еще дальше расположилась гостиница с парикмахерской, а за нею, на большом пустыре, стоял палевый теленок и нежно лизал поржавевшую, прислоненную (как табличка у подножия пальмы в ботаническом саду) к одиноко торчащим воротам вывеску:

«Погребальная контора „Милости просим“.

Хотя похоронных депо было множество, но клиентура у них была небольшая. «Милости просим» лопнуло еще за три года до того, как Ипполит Матвеевич осел в городе N, а мастер Безенчук пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой лучший выставочный гроб.

Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Матвеевич знал это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где ведал столом регистрации смертей и браков.

Стол, за которым работал Ипполит Матвеевич, походил на старую надгробную плиту. Левый уголок его был уничтожен крысами. Хилые его ножки тряслись под тяжестью пухлых папок табачного цвета с записями, из которых можно было почерпнуть все сведения о родословных жителей города N и о генеалогических (или, как шутливо говаривал Ипполит Матвеевич, гинекологических) древах, произросших на скудной уездной почве.

В пятницу 15 апреля 1927 года Ипполит Матвеевич, как обычно, проснулся в половине восьмого и сразу же просунул нос в старомодное пенсне с золотой дужкой. Очков он не носил. Однажды, решив, что носить пенсне негигиенично, Ипполит Матвеевич направился к оптику и купил очки без оправы, с позолоченными оглоблями. Очки с первого раза ему понравились, но жена (это было незадолго до ее смерти) нашла, что в очках он вылитый Милюков[6], и он отдал очки дворнику. Дворник, хотя и не был близорук, к очкам привык и носил их с удовольствием.

— Бонжур! — пропел Ипполит Матвеевич самому себе, спуская ноги с постели.

«Бонжур» указывало на то, что Ипполит Матвеевич проснулся в добром расположении. Сказанное при пробуждении «гут морген» обычно значило, что печень пошаливает, что 52 года — не шутка и что погода нынче сырая.

Ипполит Матвеевич сунул сухощавые ноги в довоенные штучные брюки[7], завязал их у щиколотки тесемками и погрузился в короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами и низкими подборами[8]. Через пять минут на Ипполите Матвеевиче красовался лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой[9], и переливчатый люстриновый пиджачок[10]. Смахнув с седых (волосок к волоску) усов оставшиеся после умывания росинки, Ипполит Матвеевич зверски пошевелил усами, в нерешительности попробовал шероховатый подбородок, провел щеткой по коротко остриженным алюминиевым волосам пять раз левой и восемь раз правой рукой ото лба к затылку и, учтиво улыбаясь, двинулся навстречу входившей в комнату теще — Клавдии Ивановне.

1

…В уездном городе N… — Словосочетания «уездный город N», «губернский город N» или просто «город N», весьма часто встречающиеся в русской прозе XIX века, были общим местом, своего рода символом глухой провинции, захолустья. Однако в романе «Двенадцать стульев» привычный смысл их несколько изменился: захолустье стало советским, черты «нового быта» комически соседствовали здесь с прежними, постепенно вытесняемыми. На что и намекали авторы романа, используя определение «уездный», которому вскоре надлежало исчезнуть, поскольку с 1921 года советским правительством планировалось новое административно-территориальное деление, так называемое районирование — постепенное введение краев (округов), областей и районов вместо прежних российских губерний, уездов и волостей. Помимо чисто управленческих задач таким образом решалась и задача идеологическая: районирование должно было знаменовать полное обновление страны, разрыв последних связей с имперской историей — даже на уровне терминологии. Фактически к реформе приступили в 1923 году и завершили шесть лет спустя. В 1927 году, когда разворачивается действие романа, вне районирования оставалось менее четверти территории СССР, где хотя бы в названиях учреждений еще сохранялось специфическое сочетание «имперского» и «советского»: исполнительный комитет губернского совета — губисполком, уездного — уисполком, уездная милиция — умилиция и т. п.

2

…вежеталем… — Вежеталь (фр. vegetal — растительный) — туалетная вода с запахом трав, цветов.

3

…месткома коммунальников… — Имеется в виду отделение профессионального союза, объединявшего рабочих и служащих коммунальных предприятий и организаций: водопроводных и канализационных станций, бань, боен и т.п.

4

…улицу «Им. тов. Губернского»… — Шутка строится на обыгрывании считавшегося типичным для провинциальных городов названия главной улицы — «Губернаторская».

5

…ондулясион — (фр. ondulation) — завивка волос.

6

…в очках он вылитый Милюков… — П.Н. Милюков (1859—1943) — историк, публицист. До февральской революции 1917 года — один из лидеров либеральной оппозиции, идеолог конституционно-демократической партии, затем — министр иностранных дел Временного правительства. После падения Временного правительства — эмигрант. Длинные горизонтально закрученные усы Милюкова и его круглые очки — черты, многократно эксплуатировавшиеся карикатуристами.

7

…довоенные штучные брюки… — Речь идет о специфике фасона и качестве. Узкие брюки с завязками у щиколоток (чтобы всегда оставались на ногах натянутыми) были модны в начале 1910-х годов, но ко второй половине 1920-х годов такой фасон выглядел давно устаревшим. Что же касается определения «штучные», то оно означало «сшитые по индивидуальному заказу», а не купленные, например, в магазине или лавке готового платья.

8

…короткие мягкие сапоги с узкими квадратными носами и низкими подборами… — Подборами именовали каблуки, поскольку сапожник «подбирал» их по высоте, наклеивая несколько кусков толстой кожи друг на друга — слоями. Воробьянинов носит так называемые полусапожки — того фасона (узкий квадратный носок, короткие мягкие голенища, низкий каблук), что был модным в предреволюционные годы.

9

…лунный жилет, усыпанный мелкой серебряной звездой… — То есть сшитый из белой орнаментированной ткани «пике» — плотной, глянцевой, с выпуклыми узорами. Белый пикейный или шелковый жилет — непременный элемент вечернего костюма предреволюционных лет, он был обязателен к фраку или смокингу. Соответственно, к 1920-м годам материал пожелтел от времени и приобрел характерный «лунный» оттенок.

10

…люстриновый пиджачок… — Сшитый из люстрина (от фр. lustre — лоск, глянец, блеск), жесткой безворсовой ткани с отливом, для изготовления которой использовалась шерсть грубых сортов. Ко второй половине 1920-х годов люстрин давно вышел из моды и стал одним из самых дешевых видов сукна.