— Да. Дитя мое дорогое, вижу, что время на вас я трачу не зря. Ну, еще один вопрос? Что такое магазин? Если я скажу: хозяин типографии купил магазин, значит ли это, что он откроет торговлю?
Иоланда Ламбер переливчато засмеялась:
— Нет, мадам Лежербье. Это будет означать, что он купил часть наборной строкоотливной машины, латунный ящик, где хранятся матрицы.
— Так. Теперь поговорим о шрифтах. Много ли их существует?
— В наши дни изобретено много шрифтов и все время создаются новые и новые. А первоначально было два основных: антиква и курсив. Антиква — это латинский прямой шрифт. А курсив — наклонный…
В эту минуту Иоланда запнулась и повернула голову к двери.
— В чем дело, дитя мое?
— Я… Мне показалось, что кто-то открыл входную дверь…
Они прислушались.
Но во всем доме царила тишина.
Человек в плаще пошел вперед по улице Ришелье. Перед темным проходом вглубь между антикварным магазином и модной лавочкой он на некоторое время задержался.
Здание показалось ему довольно жалким. Его черноватый, неширокий фасад был слегка закруглен. Медная табличка у входа в коридор гласила:
ИЗДАТЕЛЬСТВО «БАБИЛАС»
2-й этаж.
Человек глянул на улицу, мгновенно развернулся на каблуках и исчез в коридоре.
Крутая и темная лестница начиналась сразу же у входа. Ниша консьержки была в самой глубине коридора.
Одним прыжком, бесшумно он оказался на лестнице, перемахнув через первые несколько ступенек.
В полной тишине он поднялся по лестнице на второй этаж. Включив на минуту фонарик, он заметил на створке двери пластмассовые буквы, повторявшие название фирмы: ИЗДАТЕЛЬСТВО «БАБИЛАС».
Затем правой рукой в кожаной перчатке он взялся за ручку двери, одновременно левой нащупывая во внутреннем кармане куртки короткую резиновую дубинку…
Глава II. Гаэтан де Солис, главный редактор
Урок типографского дела продолжался. Мадам Лежербье только что рассказала своей ученице, милой и внимательной Иоланде, все о шрифтах: об антикве, изобретенной римскими печатниками в XV веке, о курсиве, созданном на век позже известным итальянским типографом, о гарамоне, примерно в это же время придуманном французом, о баскервилле, который на основе гарамона создали англичане…
Кто-то тихо постучал в дверь.
Длинное, немного лошадиное лицо Гаэтана де Солиса показалось в дверном проеме.
— Вы еще здесь, мадам Лежербье? И вы, мадемуазель Иоланда…
— Входите же, дорогой! — сказала мадам Лежербье. — Мы как раз повторяем материал общего характера, и я немного увлеклась.
— Замечательно! Замечательно! Счастлив тот, кто тянется к знаниям! Мадемуазель Иоланда, вы избрали восхитительную специальность и учителя, который в высшей степени заслуживает доверия. Технический редактор, глава производства! Звучит. Вам дают более или менее бесформенную рукопись, простые листочки. Вы делаете том, книжку, настоящую книгу. В общем, даете ей жизнь… Потому что ведь рукопись — это ничто…
— Ну, не преувеличивайте, дорогой друг, — возразила мадам Лежербье.
— Не так уж я и преувеличиваю. Сколько человек прочтут рукопись, а вот книгу!.. Без типографии от самого прекрасного шедевра было бы мало проку. Вот когда рукопись напечатана…
— И прочитана! — к месту вставила Иоланда.
— Именно, — согласился Гаэтан де Солис. И выпрямился во весь свой донкихотский рост. Серые глаза его заискрились на гладко выбритом лице, над которым возвышался серебристый вихор. — Я услышал легкий шум… И пошел посмотреть, в чем дело. Я забыл, что вы тут работаете. Ухожу… Хочу воспользоваться тишиной…
— Чтобы написать еще одно прекрасное стихотворение? — добавила, улыбнувшись, мадам Лежербье.
Гаэтан де Солис пожал плечами.
— Стихотворения в стол, которые никто не издаст…
Для Гаэтана де Солиса это было настоящей трагедией. Вечерами он сочинял стихи. А днем руководил двумя основными сериями издательства «Бабилас». Серией приключенческих романов «От полюса до экватора» и серией детективов «Тайна в первой главе».
Всякий раз, когда мсье Бабилас входил в кабинет Гаэтана де Солиса, происходило примерно одно и то же.
Эжен Бабилас, разговорчивый полноватый человечек, потирая руки — такой у него был оптимистический тик, — обращался к мсье де Солису:
— Как дела, дорогой Гаэтан?
— Ничего, — отвечал главный редактор-поэт.
— Что новенького вам удалось отыскать?
— Вы хотите поговорить о рукописях для наших серии?