— Не делай так! Мне больно…
Возвращаюсь обратно к платку. Надо подумать. Что, если использовать элементы одежды в качестве «меток»? Может не хватить. Рвать ткань?
— Как Децимус* тебя нашел? — отвлекает меня от размышлений о стратегии покорения лабиринта вопрос невидимого.
— Децимус? Кто это? Это ты о кролике? Это я его нашла, случайно.
— С… Случайно? — Собеседник мой запинается, а потом продолжает с явным сомнением: — То есть тебя не нашел Децимус, и ты сама не проводила никаких специальных ритуалов?
Вкратце рассказываю о том, каким образом очутилась здесь. Голос молчит, почему-то мне кажется, что потрясенно. Сажусь опять на пол, это блуждание туда-сюда очень утомляет. Вытягиваю ноги, еще раз внимательно смотрю по сторонам. Что-то я упустила. Мой взгляд падает на потолок. Линия! Прямо вверху надо мной начинается линия, которая, изгибаясь, ныряет в один из проходов. Так просто? Неужели загадка лабиринта настолько примитивна?
Иду, поглядывая вверх, и через двенадцать поворотов оказываюсь в небольшой круглой зеркальной комнате. В центре на возвышении стоит каменный трон. Но никого не видно. Только мои отражения, выстроившиеся в хоровод.
— Ты здесь?
— Да.
— Где? — Я иду по кругу, пытаясь обнаружить собеседника. Может, он и правда невидимый? Краем глаза замечаю какое-то шевеление на сиденье трона. Маленькая, тускло светящаяся зеленая змейка, не длиннее пятнадцати сантиметров, стоит на хвосте и смотрит на меня, как будто желая загипнотизировать. Я осторожно приближаюсь.
— Это ты? Змея? Надеюсь, не ядовитая?
— Я змей! — Пафоса у этой животины еще больше, чем у кролика.
— А я так надеялась, что спасаю прекрасного принца. По голосу сложно догадаться, что ты такой… длинный.
Змейка ползет ко мне, перетекает на неосторожно выставленную вперед руку, обвивается вокруг запястья. Я чувствую, что рептилия дрожит.
— Холодно? Только не проси тебя на груди пригреть!
Не успеваю договорить, как трон и комната, подернувшись дымкой, исчезают. А я опять стою у веретенообразного камня.
— Скажи свое желание, смертная! — На меня снова выливается тонна пафоса, а потом змейка начинает постепенно блекнуть, как будто ее свечение покрывает патиной: — Говори сейчас, или не получишь ничего, потому что не знаешь моего имени!
— «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» — Фраза помимо воли слетает с моего языка. С желаниями, которые исполняют волшебные существа, надо быть осторожными, и это все, что я могу придумать в данный момент.
— Ты забыла сказать «желаю», — ухмыляется змей перед тем, как исчезнуть.
Я стою на склоне горы и наблюдаю красноватые лучи рассвета за дальним хребтом. Внизу виднеется палаточный лагерь. Оглядываюсь еще раз. Никаких говорящих животных рядом, только камни и песок.
Комментарий к Глава 2. Лабиринт отражений
*русская транскрипция латинского слова “Decimus” — десятый.
Кусочек мифа о происхождении Минотавра:
Во время одного великого праздника Минос захотел сделать жертвоприношение в честь бога моря Посейдона и попросил у него, чтобы Посейдон послал для этого великолепное животное. В ответ Посейдон отправил из моря прекрасного белого быка. Настолько прекрасного, что Минос пожалел его и принёс в жертву другого быка. Посейдон очень разозлился и, чтобы наказать Миноса, внушил сластолюбивой царице Парсифае безумную страсть к белому быку. Чтобы удовлетворить свою извращённую страсть, Парсифая обратилась к знаменитому мастеру Дедалу. Дедал изготовил пустое чучело коровы, и, когда Парсифая вошла в это чучело, бык воссоединился с ней. От этого отвратительного совокупления родился Минотавр, чудовище с человеческим телом и бычьей головой. Во избежание скандала царь Минос запер Минотавра в Лабиринте, сложном сооружении, который построил для этого Дедал.
========== Глава 3. Чур меня! ==========
Что с тобой, дурочка? © ительменская сказка «Кутх и лиса»
Я молчу и не рассказываю ничего ни коллегам, ни научному руководителю. Через несколько дней мне уже самой начинает казаться, что произошедшее той ночью — это сон, а у меня был приступ сомнамбулизма. Всякое же может случиться из-за стресса и смены часовых поясов, не так ли?
Научная экспедиция продолжается. Исследование религии ительменов увлекает. Вечерами мы собираемся у костра и делимся самыми интересными материалами. Сегодня удача на моей стороне, я включаю воспроизведение диктофонной записи, и старческий голос начинает вещать:
— Однажды Кутх у окошечка шил себе штаны. Что-то ему стало заслонять свет. Кутх думает: «Что же мне заслоняет свет? Наверное, мой нос». Так подумал Кутх и сразу отрезал свой нос. Отрезал нос и снова стал шить. Опять что-то заслоняет ему свет. «Ах, наверное, мои щеки заслоняют мне свет, — подумал Кутх. — Дай-ка отрежу щеки». Отрезал щеки. Опять что-то затемняет свет. Так Кутх все лицо изрезал. Кутх подумал: «Наверное, на улице уже темнеет».*
— Госпожа Воробьева, отличная находка! — Глаза Эдуарда Михайловича азартно блестят, а внутри меня все ликует.
Через две недели, уже в Москве, наша группа заслуживает малого триумфа на кафедре. Все хлопают, а я стою на почетном месте по правую руку от Эдуарда Михайловича и не могу прекратить улыбаться. Экспедиция более чем оправдала возложенные на нее надежды. У меня голова идет кругом. Сколько всего еще предстоит сделать!
— Госпожа Воробьева, вы заслужили отпуск! Подписывайте заявление и отдыхайте. Сейчас лето, солнце… — Руководитель протягивает мне бумаги.
— Отпуск? Сейчас? — В недоумении кошусь на листы. Отдохнуть, конечно, неплохо, но я полагала, что как раз сейчас нам всем предстоит интенсивная работа.
— О, повезло-то как! На море поедешь? — Мой бывший сокурсник Стас читает через плечо текст. Он тоже остался в аспирантуре, но в экспедицию с нами не попал и жутко завидовал.
— Не забудьте отнести документы в отдел кадров, госпожа Воробьева. Хорошего отдыха и до встречи в сентябре! — Эдуард Михайлович прощается, а я все продолжаю недоуменно пялиться на бумаги. Что это значит? Меня выкидывают из проекта по ительменам?
*
Уже второй день живу в одиночестве в деревенском доме, оставшемся в наследство от прабабушки по материнской линии. Эта старая развалюха по какому-то недоразумению считается нашей семейной дачей, со всеми прилагающимися к этому понятию садами и огородами. А что мне еще остается делать? Ведь у меня отпуск! И эта дача — единственный вариант. С моей профессией много денег не заработать, во всяком случае, пока ты никому не известный аспирант.
Помню, как, узнав о моем выборе специализации «Религиоведение», мама воскликнула: «Арина, одумайся! Кому это сейчас нужно? Кем ты будешь потом работать?» Но я решила твердо. Отец неожиданно меня поддержал: «Отстань от дочери, дай ей набить свои собственные шишки. Не понравится — заново поступит или получит второе высшее». Мой разумный папа, я была так благодарна! Но не передумала. Меня завораживала и манила эта информация о сходстве и различии в верованиях разных народов.
Я еще не придумала, что делать дальше. С ительменами, с аспирантурой, с исследованиями. До слез обидно, что Эдуард Михайлович так поступил со мной. Не понимаю. Зачем было выставлять меня из проекта, отправлять в отпуск? Решила не забивать этими вопросами себе голову хотя бы до конца месяца. У меня есть свои собственные наработки. Вот ими и буду заниматься!
С утра так увлеклась найденной на чердаке книжкой без обложки, что даже поленилась обед сварить. Нужно хотя бы об ужине позаботиться. Режу овощи на салат и напеваю под нос мелодию без слов.
— Вот же шь!
Порезалась. Нож в крови, капли крови на ломтиках салата, и даже на полу брызги. Нахожу аптечку в соседней комнате и с удивлением обнаруживаю, что кровь уже остановилась и свернулась. У страха глаза велики. Всего лишь царапина, даже пластырь не нужен. Возвращаюсь на кухню и обнаруживаю там котенка. Черный лохматый зверек урчит, вылизывая деревянные доски пола. При моем появлении нехотя отрывается от своего занятия. Это не котенок! Не бывает у кошек таких зубов. Больших, острых, страшных.