— Чечевица кличет щуку. — Я услышал вдруг жаркое бормотание Мяу. — Человек человек у них на дереве сидит вижу человека в бочке сидит в бочке сидит человек.
Я вздрогнул. Что еще за чечевица? Соглядатай Куруяда?
— Чечевица кличет щуку стерха наездника. Пришлите синичку срезать сиволапого.
Засекли Кирюшу Мегалоса, в ужасе осознал я…
— Понял тебя чечевица беру человечка как поняли я беру человечка на себя…
Сразу четыре гвоздеврана отделились от стаи — резко отошли в сторону… Конец нашему птицебою…
— Мегалос! Быстро вниз! Прыгайте! — крикнул я, вмиг забывая про коды и позывные. — Они летят, Кирюша! Прыгайте на землю!
Поздно, поздно, поздно. Сразу четыре гвоздеврана против бедного птицебоя. Четыре белых столба в черном воздухе расцветают, удлиняются, алчно тянутся к бочке на дереве. Чах-ча-ча-чаххх! Прямой наводкой бьет мужественный Кирюша, вцепившись в холодные рукоятки гвоздемета… Нет! Черный вихрь накрывает его скользкой смертельной волной… Молния и грохот! Страшный удар в дерево, оно срезано сразу в нескольких местах, желтая древесная пыль, визг металла — рушатся ветки… обломки бочки, вертясь, падают вниз, к земле… Четверка убийц уходит в небо, а кровь в пробирке… нет, я не могу смотреть. Я не верю…
— Чечевица стерху, щуке вижу еще одного! В бочке еще один, возвращайте синичек!
— Что за чечевица такая! — кричу в бешенстве, не слыша голоса за кровавым гулом в ушах. Откуда взялся, гнида, откуда?!
— Куруядов «комсомолец», — бормочет Феклуша. — Тайный наблюдатель.
— Найти! Найти чечевицу…
Но несчастного Берладку уже не успеем спасти. Те же четыре гада разворачиваются и с визгом начинают новый заход… Ча-ча-чах, как-то тихо и медленно работает гвоздемет бедного Берладки. Молния, удар, кошмарное дежа вю — снова рушится убитое дерево, и снова не выжить моему птицебою… Черным-черно в пробирке. Но только три ворона уходят прочь, только три! Четвертый бьется в траве, силясь взлететь — весь истыкан гвоздями, клинцами зубастыми, посеребренными… Все-таки успел его задеть бедный покойный Берладка, успел!
Остается восемь. Много. Кошмарно много!
— Усмех! — глотая гадкую горечь в горле, оборачиваюсь с перекошенным лицом. — Бегите туда, где сидели птицебои! Взять этого Чечевицу, придавить гада! Иначе он и слухача нашего обнаружит…
Усмех выбегает; снова взгляд на блюдца. Старший горыныч, рыжий удалец в пылающих доспехах, весь объятый пламенем, рвущимся из протекающих баллонов, весело жарит «комсомольцев», поливает пламенем суетливых бородатых девок с кинжалами… Младший горыныч — Плескун — едва успел выбраться из травы, нацеливает огнемет на ближайшего противника. Опасно! Приземистый сутулый див — один из двух оставшихся — заходит сбоку! Уже заносит черный молот!
— Нянька младшему горынычу! Берегись, сзади обезьяна! — кричу Язвеню, но Феклуша грустно возражает:
— Бесполезно, коррехидор. Плескун слушает только своего хозяина — Зверку. Зверка велел ему ждать приказа в кустах, а после приказа — жечь врага. Все, горбун теперь неуправляем…
Фыркая и плюясь, расцветает оранжево-черный фонтан пламени — и за несколько секунд Плескун превращает молодого «комсомольца» в кучу горелых дымящихся костей. Неплохо, но это, боюсь, последний выстрел горбуна… С истошным кратким ревом подкравшийся див обрушивает свой черный молот на жестяной шлем младшего горыныча…
— Конец Плескуну, — вздыхает Неро, и в голосе его не слишком много горечи.
Глухой взрыв! Горбатый скафандр будто взрывается изнутри, шлем отлетает ввысь, жгучие искры воспламеняют гремучую смесь в баллонах, и — див-убийца начинает визжать и тяжко трястись, как пламенеющая рождественская елка! С грохотом валится в траву и начинает грузно переваливаться в попытках сбить веселое липкое пламя…
— Чечевица стерху вижу человека, — упорно бормочет Мяу. — Как поняли вижу третьего человека в большом гнезде срочно вызываю пташек.
Все, обнаружил гад — сердце мое подпрыгнуло и сжалось холодным комком. Конец слепому акустику Лито. Я уже вижу, как пара гвоздевранов отделяется от стаи… Разворачивается к северу… Именно туда, где сидит наш слухач!
Где же Усмех? Смотрю на блюдца — бесполезно: Усмех в обычном доспехе, у него нет камеры… Экран абсолютно темный. Хорошо, что хоть кровь в пробирке ярко-красная: стало быть, пока жив…
— Стерх чечевице наведи синичек точнее. Гнезда пока не вижу.
Все, уже просят наводку на цель… Не успел ленивый Усмех!
— Стерх чечевице. Почему замолчал? Четыре секунды тишины. И вот:
— Наездник требует чечевицу. Немедля отвечай, быстрее! Тишина.
— Чечевица! Кунайкан, отвечай!
Не отвечает Чечевица. Никак кровью захлебнулся?
— Кунайкан, что с тобой?!
Хоть и ленив бородатый Усмех, а доспел вовремя. Значит, тебя звали Кунайканом… Угу. Еще один маленький камешек падает на пол. С наслаждением придавливаю подошвой.
— Горыныч кличет няньку! Доспех прогорает! — почти кричит Язвень, загребает во сне ногами по полу. — Дозволь убегать, нянечка!
— Нянька горынычу! Срочно отступайте на север, к вершине холма! Берегитесь гвоздевранов!
Кричу, а сам гляжу на крайний экран: как там синички? Пара стальных птиц, вхолостую повиляв над лесом, разворачивается и, прибавив скорости, догоняет стаю. Восемь летающих киллеров снова растягивают строй, снижаются, выпускают когти… Опять атака!
С ревом проносятся над головой беснующегося Куруяда, прыгающего с безвольным Метанкиным телом; и первым на пути у стаи — кречет. Витязь стоит неподвижно, в полоборота, и медленно заносит огромную секиру…
Черно-красный дождь. На мгновение фигура кречета наполовину скрывается в адском облаке лезвий — выше пояса не видно его, только сполохи искр, где визжит по металлу металл. Все, вороны проносятся дальше, а кречет по-прежнему стоит, и на секире… снова! Снова агонизирует, трепещет глубоко насаженная железная дрянь: дрожит, сжимает-разжимает черные крылья…
Осталось семеро, успеваю подумать я, и вижу: кречет медленно оседает. Толстые ноги медленно подламываются в коленях, исцарапанный шлем запрокидывается чуть назад… с грохотом рушится на колени. Потом — на спину. Замирает недвижно, как чудовищный памятник, и только стальные рукавицы по-прежнему сжимают рукоять торчащего вверх двухметрового топора с мертвым вороном на блистающем лезвии.
— Лотос мы срезали кречета!
— Ко мне глупцы скорее!
— Лотос не понял тебя что прикажешь?!
— Я остался без рук! Не могу сражаться! Браздо, Гугней, Азвяк — все ко мне!
А черная стая несется над липкой кровавой травой — я вздрагиваю: что это движется там, меж деревьев? Это же… старший горыныч! Рыжая голова, обгорелая рубаха… Он выпрыгнул из горящего скафандра и пытается спастись…
Глядя на экран, я с внезапным спокойствием осознал: вороны настигнут рыжего секунд через пять.
— Нянька кличет рыжего! Вороны сзади, ложись!
Поздно прыгнул рыжий. Померкло волшебное блюдце старшего горыныча. Быстро, неотвратимо темнеет кровь в пробирке. Бедный Бисер… кажется, это был его излюбленный собутыльник. Боюсь, Славик мне этого не простит.
— Смотри, коррехидор! — в ужасе кричит Феклуша, визжит у самого уха! Я поворачиваюсь к зеленому монитору водяного и чувствую, как звенит в голове.
Вдоль берега, волоча красную изрезанную ногу, скачет, часто падая и снова неловко подскакивая, голый атаман Стыря. Я вижу, как из спины его, иссеченной свежими шрамами, торчат впившиеся стальные перья. Черной довольной молнией вверх и вбок уходит отработавший гвоздевран. А следом за раненым разбойником бежит, потрясая изогнутым кинжалом, тощий высокий чародей в черном плаще…
«Откуда плащ? Они в женских тряпках были», — успеваю подумать я. Мысли замирают от ужаса: наперерез Хлестаному, грузно переваливаясь, бежит страшный, черный, обгорелый див — тот самый, что недавно валялся в траве, сбивая пламя… Выжил, сволочь. И теперь заносит свой молот для нового добивающего удара…