Вальтер сказал:
— Я раздумал продавать вам свою статуэтку. Идитё к чёрту! Сажайте меня в тюрьму, но статуэтка к вам в руки никогда не попадёт.
Меценат некоторое время сидел перед своим пленником, как громом поражённый. Наконец пробормотал:
— Я так и знал, что этим кончится…
Встал и пошёл к выходу. Возле двери оглянулся назад и проговорил:
— Не надейтесь на то, что вы когда-нибудь выйдете на свободу. — Вслед за этими словами он приоткрыл дверь и выкрикнул куда-то вдаль: — Малыш, подойди ко мне, моё синеволосое сокровище! Зайди сюда.
В камеру вошёл Це-Фон.
— Объясни этому дяде, какие показания ты дашь в суде.
Мальчик, не поднимая глаз, повторил заученные слова.
— Я расскажу, что вы хотели похитить меня и запросить за меня большой выкуп.
— Врать не хорошо — ты разве этого не знаешь? — сказал Вальтер.
— Прадедушка говорит, что врать можно. Его самого нельзя обманывать, а всех остальных — можно.
— Ну и станешь таким же плохим человеком, как твой прадедушка!
Меценат при этих словах только хохотнул.
— Он не может стать ни плохим, ни хорошим человеком. Он, как и я, — мы вообще не люди! На нас ваши законы морали не распространяются!
Вальтеру показалось, что он вспомнил, что-то очень важное, но вспышка памяти тут же в нём и погасла. Он промолчал. А мальчик пожал плечами:
— Зато я стану очень богатым, и всё наследство достанется мне одному.
— Ребёнок правильно рассуждает, — сказал Меценат. — Когда он вырастет, целый мир будет у его ног, и что такое по сравнению с этим ваша жизнь, господин Вальтер? Ведь это даже смешно сравнивать!.. Ну а теперь, пойдём, мой мальчик, помаши дяде ручкой. Он теперь не скоро выйдет на свободу — лет через пятьдесят.
Це-Фон повернулся к Вальтеру и, глядя на него заплаканными глазами, сказал:
— Простите меня, дядя Вальтер! Мне так хорошо тогда было с ребятами в горах. Но наследство — это наследство, сами понимаете!
И дверь захлопнулась.
Время шло, но из внешнего мира не было никаких вестей. На все требования Вальтера позволить ему пообщаться с родными, с друзьями, с адвокатами — он получал только отказ.
— Не положено, — односложно отвечал охранник.
А время шло…
Дверь открылась. В комнату вошли сразу четыре человека. Один из них сел на единственный в камере стул, а трое других остались почтительно стоять у него за спиною.
Вальтер кивком головы ответил на их приветствие, окинул их равнодушным взглядом и сказал:
— В прошлый раз вы и одеты были по-другому и сидели на каких-то ковриках, которые прихватили с собою. Что-то случилось, что вы поменяли свои правила? Что же?
Господин Фунакосий ответил:
— Случилось то, что вы арестованы по ложному обвинению. К вам не пускают адвокатов и даже родственников, кстати, к вам прилетел ваш сын — Николаус. Он пытался пробиться к вам, но его просто подняли на смех. И всё это незаконно — мы это прекрасно понимаем и мы говорим об этом у себя в стране совершенно откровенно. Наши средства массовой информации не подчиняются Меценату и его мафии.
Все четверо дружно рассмеялись.
— Я содержусь незаконно, а у Мецената мафия. Знаю, — сказал Вальтер. — Вы пришли ко мне, чтобы сообщить мне об этом?
— Нет, мы пришли, чтобы помочь вам.
— Каким образом вы сможете мне помочь?
— Мы потребуем вашего освобождения под очень большой залог и сами же этот залог внесём. Затем мы наймём вам лучших адвокатов Нифонии, и в конечном итоге этот невежественный и наглый Меценат будет посрамлён.
— Приятно слышать, — сказал Вальтер, — что кто-то заботится обо мне.
Все четверо поклонились, а затем и рассмеялись — дружно, как по команде.
Фунакосий сказал:
— Нам доставляет удовольствие протянуть вам руку помощи. Как говорил в древности наш знаменитый поэт Цукуока:
— Господа нифонцы! Вы же понимаете, что я вам не верю. Я считаю, что вся ваша цивилизация — одна сплошная ошибка. Говорите прямо: что требуется от меня взамен?