— Люди, будьте бдительны! Такие, как Вальтер, они уже у нас на пороге. Они ворвутся в нашу пока ещё стабильную жизнь и обезглавят наше общество. Вся наша экономическая элита будет в этом случае уничтожена, а экономика страны парализована. Именно такие люди, как этот Вальтер, и ввергнут нашу страну в пучину хаоса. Вальтера надо остановить, пока он один, а иначе его пример покажется заразительным для людей слабых духом и совестью, и они попытаются переделать наш разумно устроенный мир.
Выступал и сам Меценат. На экране телевизоров он появился грустный, ответственный и величественный одновременно. Он сидел за письменным столом в некоем рабочем кабинете, а у него за спиною простирались необъятные книжные полки с толстыми фолиантами в кожаных переплётах и с золотым тиснением. Камера оператора услужливо прошлась по полкам, на которых не было ничего, кроме многочисленных собраний сочинений самого Мецената: пятнадцатитомная «История златокузнечного ремесла», двадцатитомная «История Мирового искусства», десятитомная «Флора и фауна Мирового океана»; несколько полок занимали его «Морские рассказы и повести» и всего лишь одну полку — сборники романтических стихов «Прогулки по солёным озёрам». Было совершенно очевидно, что одному человеку даже и энциклопедически образованному было бы не под силу написать столько даже и за пятьсот лет непрерывной работы. Но журналисты, бравшие интервью у Мецената, — это была всё та же супружеская чета, — на полном серьёзе говорили о его выдающемся вкладе в науку, искусство, ремёсла, литературу (прозу и поэзию!), а также экономику необъятной Венетской империи.
Когда после длительного вступления дело дошло наконец-таки до вопроса о том, как следует относиться к Вальтеру, Меценат сказал голосом, исполненным чувства горечи и глубокой ответственности за свои слова:
— Поймите меня правильно. Я всегда был противником смертной казни и всегда был за гуманное отношение к людям, которым неведомо чувство собственного достоинства, которые не имеют представления о том, что такое честь, совесть, сострадание и покаяние. Но, говоря о Вальтере и о том разрушительном следе, который он оставил после себя на этой планете, я должен со всею ответственностью заявить: человечеству пора повернуться лицом к этой проблеме! До тех пор, пока существуют такие, извиняюсь за выражение, Вальтеры, честные люди не могут спать спокойно, не могут быть уверены в счастливом будущем своих детей. Общество будет в опасности до тех пор, пока такие люди ходят на свободе!
Журналист — лоснящийся от респектабельности и жира, господин Нер-Джой — спросил Мецената, доверительно наклонив к нему своё небритое узкое лицо, на котором красовалось золотое пенсне:
— Как вы думаете, какого наказания заслуживает этот негодяй?
Его лысина, обрамлённая по краям щёточкой волос, услужливо поблёскивала вместе со стёклами пенсне.
Меценат в ответ на это беспомощно развёл руками и, горько усмехнувшись, сказал:
— К сожалению, у нас сейчас принято играть в демократию и в гуманизм, да и не моё это дело назначать сроки — для этого есть суд, а я как законопослушный гражданин должен буду всего лишь принять к сведению его постановление, каким бы оно ни было. И, тем не менее… — Меценат сделал многозначительную паузу, — тюремный срок, который был бы МЕНЬШЕ пятидесяти лет, — он поднял в вверх указательный палец, — с содержанием в одиночной камере и непременно в железных цепях — это было бы то, чего мировая бизнес-элита и широкая общественность — просто бы не поняли. Не менее пятидесяти лет! Вы слышите меня: ни в коем случае не менее! Даже и с учётом нашего нынешнего перекоса в сторону так называемого гуманизма.
Журналистка Еанна с творческим псевдонимом Чёрный Человек в это самое время сидела на ковре вместе с симпатичным мальчуганом, правнуком знаменитого маршала экономики. Це-Фон сосредоточенно катал по ковру игрушечные машинки, а знаменитая тележурналистка занималась тем, что выкладывала ему из большой картонной коробки всё новые и новые радиоуправляемые модельки знаменитых автомобилей — подарок пострадавшему ребёнку от Главного Телевидения.
Когда к мальчику поднесли микрофон и спросили его, какого наказания заслуживает Вальтер, тот, не отрываясь от своего занятия, бросил через плечо:
— Да четвертовать его — да и дело с концом! — Он же хотел меня похитить.
В самом же городе бурлили слухи, и общественное мнение — оно тоже было далеко не всё на стороне всеобщего благодетеля и покровителя науки с искусством. Говорили о том, что Меценат живёт у себя как в крепости, отгородившись от людей и, видимо, не доверяя им и боясь их. Говорили, что он окружил себя ореолом святости, которому не дают угаснуть специально нанятые им подхалимы, дённо и нощно восхваляющие то гражданское мужество, с каковым он борется за сохранение природы или за выращивание молодых талантов. Целые бригады наёмных литераторов пишут за него книги, авторство которых он беззастенчиво приписывает себе; то же самое с музыкальными симфониями и картинами, ибо по совместительству он был ещё и композитором, и художником. Говорили о скупости — люди на его предприятиях получали гроши, которых с трудом хватало на поддержание жизни…