Паоло тоже сделал беспомощный жест, словно показывая, что смирился с судьбой.
— Автобус ходит нерегулярно, поэтому каждое утро я стану привозить ее сюда на мотоцикле, а потом она поедет на нем в свою школу. Значит, по вечерам мне придется возвращаться на автобусе. Но сегодня, кажется, я спокойно отправлюсь домой на мотоцикле.
— Вам очень повезло, — холодно сказал Бетти. — Знаете, Паоло, Клаудия очень красивая девочка.
— Еще бы мне не знать! — Юноша с безнадежным видом поднял к небу глаза. — Потому-то пришлось так долго уговаривать мамочку с папочкой отпустить ее в город, где она может развиваться, получить образование, стать учительницей, а не женой какого-нибудь деревенского олуха. Родители у нас хорошие, но они наслушались всякого, и им кажется, что все мужчины Рима только и думают, как бы полакомиться красивой девочкой. Они забывают, что Клаудия со мной, а я…
— Паоло! — перебила его Бетти — Иногда она не с вами. Не скажу о других жителях Рима, но про сеньора Файла мне кое-что известно. Как раз он любит лакомиться красивыми девочками…
Юноша был ошарашен.
— Он? Признаться, сеньора, он не похож на того, кто…
— Faccia attenzione, signore, — резко сказала Бетти. — Il padrone e un libertino. Capisce?[4]
— Capisco,[5] — кивнул Паоло. — Спасибо. Я скажу Клаудии. Ей почти шестнадцать, она не ребенок. Она поймет…
Вскоре Мел отметил, что, вопреки установившейся привычке, Файл стал уезжать со съемок днем, а возвращался он поздно вечером или вообще не появлялся. От внимание Бетти это тоже не ускользнуло.
— Ты знаешь, где он проводит время, — объявила она мужу.
— Нет, не знаю. Подозреваю. Разные вещи.
— Послушай, дорогой, давай не спорить по пустякам. Он пытается охмурить несчастного ребенка, и ты все прекрасно понимаешь.
— Ну и что? Во-первых, девушка, которой уже пошел шестнадцатый год, здесь не считается ребенком, как сказал ее собственный брат. Во-вторых, ты сделала все, что в твоих силах — даже от ангела нельзя требовать большего. Ну а я…
— Да, конечно! Ну а ты вместе с Маком и Сайрусом без ума от радости, что Алекс больше не крутится здесь с утра до вечера, и вам наплевать, почему.
Вот на это возразить нечего. То, что Файл уже не путался под ногами, стало настоящим даром небес, и они ни за что не стали бы допытываться, почему он вдруг оставил их в покое, нервы и так были натянуты от постоянного напряжения, но съемки подходили к концу, и приходилось держать себя в форме, чтобы ненароком не испортить фильм. А поскольку Файл обычно изводил их всех, — жаловался, угрожал, отменял их указания, — созерцание того, как его открытый кадиллак выезжает за ворота студии, действовало как глоток чудодейственного бальзама.
Если бы Паоло подозревал о том, что происходит, захотел бы он поднимать скандал? Юноша сам признался, что статуи дают ему возможность протянуть до лучших времен. Как здорово получилось, что сеньор Файл попросил Художественный институт найти специалиста, который все сделает за минимальную плату — ведь порекомендовали его, Паоло, год назад с отличием окончившего это заведение. Большая удача! Молодому скульптору без покровителя прокормиться нелегко. Средств у родных нет, приходилось браться за любую работу, чтобы наскрести денег на очередную плату за жилье. Но теперь…
С самого утра и до позднего вечера голый по пояс, обливающийся потом Паоло увлеченно трудился над изваяниями; одно за другим, их отвозили на тележке в студию и устанавливали на месте будущей съемки. Первые шесть, застывшие в своем парадном величии, хорошо смотрелись на пробах. Следующие, со страшно искаженными лицами, кажется, выглядели еще лучше. Оставалось сделать последнюю, самую, как думал Мел, эффектную: статую обезумевшего Тиберия.
Когда ее поставят в проходе дворца рядом с пятью другими, когда Мак-Аарон отснимет наезды и крупные планы, картину можно считать законченной. Разумеется, ее еще нужно смонтировать. Таким тонким делом займется Сайрус — придется резать кадры, менять сцены местами, найти нужный ритм для каждого эпизода, и наконец соединить результаты в единое целое — фильм, который зрители увидят на экране. В конечном счете все зависит от монтажа, но это уже забота одного режиссера.
В ожидании конца работы никто не собирался устраивать бунт на корабле, однако одной бурной ночью дело едва не дошло до катастрофы.
Гроза началась под вечер. Хлынул один из тех римских ливней после засухи, которые не утихают часами, превращают города, поля и луга в болота, а асфальтированные улицы в реки. В полночь, шлепая по лужам к своей машине, Бетти и Мел увидели Паоло, застывшего в дверях своей мастерской, с безнадежным видом глядевшего на потоп, остановились и предложили его подвести.