Если, конечно, все будет сделано как надо!
– Только не мы! Выше головы не прыгнешь. Чтобы снять такой фильм, нужно много раз переделывать, переписывать, переснимать. Три “п”. Ты знаешь, как относится к этому Алекс?
– Да, но мы можем драться за каждую мелочь.
– Это точно!
– Мел, скажу тебе прямо, это последний мой фильм, хочешь верь, хочешь не верь.
– Ерунда!
Сайрус криво улыбнулся:
– Нет, если верить тому, что говорят врачи. Мак знает, можешь сказать Бетти, но вообще это между нами. Внутри у меня все прогнило. Он похлопал себя по отвисшему животу. – Будет чудо, если машина не развалится до конца работы над фильмом, не то что до будущего года!
Вот, значит, в чем дело, думал Мел. Неужели, прожив долгую и трудную жизнь, человек способен на такие сантименты? Это объясняло все. Сай Голдсмит умирал, ему оставалось жить недолго, и этот фильм должен был стать его лебединой песней. Лучшим фильмом, несмотря на все штучки Файла!
– Послушай, Сай, врачи могут ошибаться. Если бы ты вернулся в Штаты и показался специалистам, хотя бы в клинике Майо...
– Именно там мне это и сказали. Мел. Открытым текстом. Настолько открытым, что, прежде чем лететь сюда, я заглянул в Лос-Анджелес и условился, что, когда придет время, меня похоронят на кладбище “Райский парк”, большой склеп, красивый гроб и все такое прочее...
Самое интересное, что, подписав все эти бумаги, я почувствовал себя гораздо лучше. Я тогда понял, почему древние римляне и египтяне так любили удостовериться, что все готово к самому главному дню. Это заставляет посмотреть правде в глаза. После чего можно спокойно жить дальше.
По крайней мере до того, пока картина не будет сделана так, как тебе хочется, подумал Мел. Если разобраться, Сайрус оказал ему величайшую честь. Ведь многое зависело от сценария, и над ним пригласили работать его, Мела Гордона.
– Скажи, Сай, – спросил он, – это была твоя идея, чтобы за сценарий взялся я, не Алекса?
– Моя. Разве это не доказывает, что, когда надо, я могу выиграть бой с Алексом?
– Вроде бы да. Теперь нам остается выиграть всю войну.
И это действительно была война, хоть и без стрельбы. Как только Файл получил первый вариант сценария и на его основе составил программу съемок, до него быстро дошло, что творится что-то непонятное. После этого жизнь стала сущим адом для всех, занятых на съемках “Императора страсти”.
В том числе, как не без злорадства отметил Мел, и самого Файла.
Впервые в жизни Файла съемки его фильма отставали от программы. Сайрус с мрачным видом требовал снимать дубль за дублем, пока не получал сцену, которая его удовлетворяла. Он муштровал орды варваров и римские легионы на полях за пределами съемочной площадки, так что те в конце концов пригрозили взбунтоваться, заставлял Мела переписывать одну сцену за другой, пока диалоги не становились доступными ограниченным возможностям актерского состава, не теряя при этом ни выразительности, ни смысла.
Кстати, все заговорщики выполняли двойные обязанности. Мел обнаружил, что в промежутках между сочинительством занят режиссурой съемок среднего плана. Мак-Аарон взял на себя свет и звуковое оформление, невзирая на громкие протесты оскорбленных представителей профсоюза. Даже Бетти, которая трудилась бесплатно, проводила долгие часы с Вандой, заставляя ее произносить слова роли так, что в конце концов они не могли видеть друг друга.
Долгий рабочий день обычно завершался в кинозале, где съемочная группа собиралась в изнеможении, чтобы просмотреть последние отснятые кадры, а Файл, усевшись в отдалении, в холодной ярости отпускал язвительные замечания об увиденном на экране и о том, во сколько это ему обошлось. По мнению Мела, самым нелепым было непонимание Файлом происходящего – он наотрез отказался поверить объяснениям Бетти во время бурной и бесплодной беседы наедине. По мнению Файла, они злонамеренно сорили деньгами, занимались саботажем, разоряя его, о чем он давал им знать при любом удобном случае. Ему не давала сделать большего его собственная мелочность. Как заметил Сайрус, он мог уволить их всех, но контракт – это палка о двух концах. Уволить их означало заплатить им сполна, хотя они сделали только первую часть картины, а заменить – полностью заплатить другим, хотя они сделали бы только оставшуюся часть. Это было немыслимо для Файла.
– Я все понимаю, – говорил Мел, – но все равно хотелось бы найти какое-то средство, чтобы он не лез к нам хоть бы пять минут подряд.
Вот если бы он нашел себе какое-нибудь маленькое приятное развлечение...
Одного желания Мела тут было явно мало. Но как-то ранним утром оно исполнилось.
Она приехала на заднем сиденье трескучего мотоцикла – маленькая тоненькая девочка. Одной рукой она обхватила за талию бородатого юношу, который вел мотоцикл, другой прижимала к себе громоздкий предмет в оберточной бумаге. Северянка, решил Мел, отметив свежий цвет лица, каштановые волосы и тонкий, чуть вздернутый тосканский нос.
Вообще-то тощий, нуждающийся в дополнительном питании подросток – и в то же время неотразимо привлекательное создание, каким бывают девочки в этом возрасте.
Когда подъехал мотоцикл. Мел и Бетти, Сай, Мак-Аарон и Файл стояли перед штаб-квартирой последнего, переругиваясь, как всегда это бывало утром, из-за плана съемок на день. Когда девушка спрыгнула, осторожно держа сверток, словно в нем было что-то стеклянное, ее юбка задралась до бедра и Мел стал свидетелем почти комической перемены, случившейся с Файлом: его глаза застыли на белизне обнаженного тела, затем, сощурясь, скользнули наверх, чтобы осмотреть девушку целиком. Ее окутывала атмосфера хрупкой невинности, деревенской свежести. Мел посмотрел на Бетти. Он понял, что и у нее мелькнула та же мысль:
Алиса!
Бородатый мотоциклист приблизился, девушка держалась поодаль, словно пытаясь спрятаться за его спиной. Мел вдруг увидел, что рыжеватая растрепанная борода мотоциклиста – безнадежная попытка прибавить возраста и солидности простодушному мальчишескому лицу.
– Синьор Файл, я приехал по вашему требованию.
– Вижу, – проворчал Файл. Он раздраженно повернулся к Мелу. – Вам нужны статуи? Вот парень, который смастерит их для вас.
– Паоло Варезе, – сказал юноша. – А это моя сестра Клаудия. – Он завел руку за спину и поставил девушку перед собой. – Чего ты боишься, глупая девчонка? – поддразнил он ее. – Ее можно извинить, – сказал он.
– Она только месяц назад приехала из Кампофриддо, и здесь все для нее новое. Все производит на нее очень большое впечатление.
– Где это Кампофриддо? – спросила Бетти.
– Возле Лукки, там, в горах. – Паоло презрительно усмехнулся. Известное дело. Двадцать человек на сорок коз. Такое вот место. Папа и мама разрешили Клаудии приехать ко мне в Рим, где она сможет найти приличную школу, потому что она хорошо училась у себя дома. – Обхватив девушку за худенькие плечи, он по-братски крепко прижал ее к себе, так, что она залилась краской. – Но вы знаете, как девушки помешаны на кино. Когда она услышала, что я буду работать здесь, где вы снимаете...
– Понятно, – нетерпеливо сказал Сайрус. – А насчет этих статуй...
– Да, да, конечно. – Паоло взял у сестры сверток, развернул бумагу и вынул статуэтку, изображавшую задрапированную человеческую фигуру.
Она была искусно вырезана из материала, напоминающего отполированный белый мрамор, но, как Мел заметил с чувством неудовлетворения, была не более двух футов в вышину.