– Конечно.
При том образе жизни, который вела Нэнси, такой выход представлялся самым разумным. Работа, работа и ничего, кроме работы. Роды прошли нормально. Разумеется, искусственные, под наркозом. Никаких романтических бредней эпохи 60-х Нэнси не признавала. Один раз покормила грудью и отдала.
После этого темы для разговора почти иссякли. Она попросила разрешения оставить у себя несколько моих томов Юнга. Я не возражал. Мы немного поболтали, вспоминая тс немногие приятные мелочи, которые оживляли пашу запутанную совместную жизнь, и пожелали друг другу всего хорошего.
Повесив трубку, я долго стоял и смотрел в окно. Перед моими глазами возникло видение, переполнившее меня счастьем. Светловолосая девочка с глазами Нэнси позвонила и дверь. Она продавала шоколадные батончики – в благотворительных целях, в пользу школы. Черный шоколад и нежная белоснежная начинка. Теперь, подумал я, любая девочка, которую я встречу на улице, в магазине, где угодно, может оказаться моей дочерью. Чудесное, доселе незнакомое чувство: мне сделали подарок, и я даже не знаю, кого благодарить.
Настали новые времена. Я снова, как выражается Хоган, «встал в строй». Опять практикую, как и раньше, с той только разницей, что клиентам теперь приходится подстраиваться под мое необычное расписание: первыми я принимаю тех, кто пришел позже. В минуты отдыха мне часто приходит на ум Лора. Фотография, которую я взял у нее с обещанием уничтожить, висит на стене кабинета рядом с дипломами как напоминание о том, что в жизни всегда есть место тайне. На снимке остался лишь пустой дверной проем, «дверь номер три», в которой когда-то стояла женщина – или могла стоять. Или еще будет? Возможное прошлое. Загадка.
С Джеком и Солом я вижусь редко, от случая к случаю. Они основали приют для бездомных в центре города и добились в этом благородном деле немалых успехов. Мать Сьюзи у них главный повар. Из дома священника я переселился в плавучий дом на реке Детройт. Нам с Сьюзи там нравится: мы оба любим воду. Она даже учит меня плавать. Так что праздничными фейерверками в День Независимости мы любуемся из первого ряда, к великому страху Аймиша – он у нас первый помощник капитана. Милая птичка, хотя и с характером. Однако ко мне по-прежнему привязан и старается никому особо не демонстрировать ни своих талантов, ни моего идиотизма.
К своей новой жизни я постепенно привыкаю, хоть и с трудом. Ощущения похожи на те, которые испытываешь, когда, прочитав от корки до корки свежий воскресный номер «Новостей Единого Мира», оставляешь на полу ворох газетных страниц и отмываешь руки от типографской краски. Черные струйки стекают в белоснежную раковину, в голове водоворот фактов и цифр – чувствуешь себя гораздо ииформированнее, но нисколько не умнее. Сплю я, однако, хорошо. Есть у меня и еще одно утешение: я помню все свои сны.
Теперь все их помнят.
Перемены наступили сразу – поразительные, невероятные. Хватило одной-единственной ночи, чтобы революция в сознании стала явью. Способность сохранять сны повлекла за собой самые разнообразные последствия. Все сны стали осознанными. Оставаясь в памяти вплоть до мельчайших деталей, они способны доставлять ни с чем несравнимое удовольствие – в большей степени, чем наркотики. Неудивительно, что холоки так к ним пристрастились. Вдохновение, почерпнутое из сна, больше никуда не улетучивается. Связь снов с долговременной памятью доказана, и теперь, когда передающие линии, прежде захваченные ходоками, освободились, прошлая жизнь человека предстает перед ним во всей полноте. И что удивительно, такой мощный дополнительный приток информации вовсе не вызывает психической перегрузки, как будто скрытые резервы мозга, дремавшие в течение долгих тысячелетий, наконец пробудились.
Однако самым впечатляющим и в тоже время непонятным следствием вновь обретенных снов был экспоненциальный скачок способности людей сопереживать. Психологи предпочитают называть его «эффектом стирания фобий», а некоторые ученые считают иллюзией, вызванной стереоскопичностью сознания. Политики самых разных направлений сошлись на том, что это проявление эволюционного скачка, неизбежного в развитии человеческого вида, но практические выводы, как всегда, делают прямо противоположные. Словом, никто пока внятного объяснения не предложил. Более того, Сол полагает, что точной теории никогда и не будет, поскольку речь идет о веши неосязаемой. Так или иначе, уход холоков позволил человечеству преодолеть барьеры, разделяющие отдельные сознания, и достичь желанного единства – своего естественного состояния. Наша психика перестала подвергаться вторжениям извне, и инстинктивно воздвигнутые защитные укрепления стали не нужны. Подозрительность, ненависть, образ врага остались в прошлом. Многие привычные понятия и предубеждения пришлось сбросить, как теплую одежду в жаркий день. Сохранять их стало просто смешно. Это так же удивительно, как если бы рабовладелец в один прекрасный день проснулся и почувствовал себя аболиционистом.
В сохранении снов важны не столько они сами, сколько доступ, который они дают к тем секретам, которые холоки, наши несчастные потомки, невольно у нас украли. Теперь, проникнув в самую глубину своего «Я», мы обнаружили, что не одиноки, что мы одна семья, что у нас общие страхи, общие надежды и общие сны. Мы все живем в одном счастливом сне. Простая истина, которую наш видный хронолог Б. Д. Уайет так емко изложила в своей знаменитой статье по теории снов «Врага больше нет»: «Боль, разделенная с другим существом, уменьшается, а радость, наоборот, возрастает». Это вновь обретенное сокровенное знание, несущее радость и волю к жизни, человечество больше никогда не потеряет.