— Он действительно умный, но вовсе не мой друг, доктор.
— Очень надеюсь, что он будет другом, — возразил он мне, постукивая по привычке пальцами по саквояжу. — Очень уж много здесь девственниц, и не только незамужних. Девственность — это состояние ума. Но вернемся к молодому человеку. Если Холмса убили, то здесь явно действует группа преступников.
— Почему группа?
— Возьмем обычного убийцу. Человека, которому убить другого человека ничего не стоит. У него есть свой метод, и он его придерживается. Человек, убивающий молотком, убивает молотком. Убийца, пользующийся револьвером, убивает с помощью револьвера, а убийца, который засовывает свои жертвы в мешок, засовывает их в мешки и оставляет где-то. Что же мы видим в этом деле? Топор, револьвер, кочерга и, возможно, автомобиль. Пусть ваш криминалист поразмыслит над этим и сделает свой вывод, если сможет!
Это не означало, что доктор не доверял криминалистике.
— Это новая профессия и довольно тяжелая, — заметил он. — Человек, занимающийся ею, должен многое знать. Должен знать баллистику, химию, различать кровавые пятна и отпечатки пальцев. Он также должен владеть фотомикрографией. Это сложное слово, но оно не должно вас пугать. Он также должен знать психологию, и вот тут-то многие из них делают ошибки. Они забывают, что большинство из нас по натуре агрессивны и, если постоянно подавлять в себе это чувство агрессии, можно довести себя до того, что возникнет необходимость насилия. Можно даже пойти на убийство. Ваш криминалист забывает об этом. Он основывается на чистых фактах.
К этому можно было бы добавить, что в то утро Дин сидел, склонившись над своим микроскопом, и рассматривал следы на рубашке Холмса. Потом он их сфотографировал и увеличил.
В результате полицейским был отдан приказ искать маленький грузовик, который недавно проехал по гудрону и в правом колесе которого застрял короткий гвоздь со сломанной шляпкой.
Все это было во второй половине дня в четверг. Мама не вернулась к ленчу, не вернулась она и к двум часам, когда должна была дежурить у постели больного мистера Ланкастера. Поэтому я позвонила Лидии Тэлбот и сказала, что маму вызвали в полицию. Лидия согласилась подменить ее. Вскоре она пришла и сказала, что вместо нее придет миссис Тэлбот.
— Эстер считает, что я лезу туда, куда меня не просят. Она ведет себя очень странно. Знаешь, Луиза, у меня такое чувство, что я должна уйти отсюда. Просто должна! Мои нервы не выдерживают. Я сказала сегодня об этом Эстер, и она разозлилась. Она сказала, что я жила у нее больше двадцати лет. И это правда. Но разве это была жизнь? Теперь я уже не молода, а живу здесь, как в тюрьме. Мне все равно, куда идти. У меня есть немного денег. И я могу еще работать. Кстати, здесь я тоже работаю, только мне за это не платят.
Голос ее был еще более обиженным, чем слова. Всю свою жизнь я видела ее и знала так, как может знать женщина моего возраста пятидесятилетнюю женщину. Она, всегда спешащая по делам, была мне так же хорошо знакома, как и моя мама. Но сейчас она была в отчаянии.
— Согласна, это было нелегко, — согласилась я с ней.
— Нелегко? Это был настоящий ад! Как будто Джон Тэлбот мог вернуться и побеспокоить ее! Как будто он захотел бы снова ее увидеть! Дом заперт. На окнах решетки, как будто…
Тут она опомнилась. Я увидела, что у нее дергается щека.
— Я должна уйти, Луиза. Посмотри, что со мной творится. А она не отпускает меня.
— Вы хотите сказать, что все это время она запиралась… от вашего брата?
— Этого я не говорила, — ответила она мне уже спокойнее. — Нет, она знает, что он не сделает ей ничего плохого. Он был добрейшим человеком. Я, — она понизила голос и оглянулась, — иногда беспокоюсь об Эстер, Луиза. Она не в себе. Ведет себя очень странно. А в последнее время и Лиззи стала какой-то чудной. Может быть, это мои нервы, но…
Она замолчала и поднялась, уронив перчатки, которые лежали у нее на коленях.
— Надеюсь, Луиза, ты не будешь никому рассказывать о том, что я тебе сейчас сказала. Я должна была выговориться. Теперь мне стало легче. И, конечно, все это глупости. Куда мне идти?
Я проводила ее. Она вышла в августовскую жару, а я вернулась домой. Сейчас мне странно вспоминать все это. Всего за неделю до того дня мы жили спокойной, упорядоченной жизнью. Мы выглядели довольными домохозяевами, и нашим единственным «скелетом в шкафу» были бурные ссоры между Хелен и Джимом Веллингтоном. Отношения Дэлтонов тоже нельзя было считать нормальными, но мы к ним так привыкли, что не замечали их. Все это так мало влияло на нашу повседневную жизнь, что мы не придавали этому никакого значения.
Теперь же жизнь каждого дома оказалась на виду. Смерть Холмса втянула и наш дом в это дело. Под нашими аккуратно содержащимися крышами, за чистыми блестящими окнами с чистыми занавесками, несмотря на порядок, царивший повсюду, скрывались несчастье и возмущение. У нас была упорядоченная жизнь, мы вели себя вежливо и даже слишком чопорно, но кто-то среди нас был охвачен безумной ненавистью и желанием убивать.
Помню, я стояла в сумрачном холле, снова и снова перебирая в памяти всех наших жителей. И не могла поверить, что среди них есть убийца. Когда Энни вышла ко мне сказать, что привезли нашу машину и что водитель хочет поговорить со мной в гараже, я внимательно смотрела сквозь открытую дверь на портрет моего отца, висящий в библиотеке над камином, и не видела его. Вместо него видела тот портрет, написанный углем, портрет отца Джорджа, который раньше был у них в конюшне, а теперь куда-то пропал, и слышала голос Лидии:
— Она знает, что он не сделает ей ничего плохого. Он добрейший человек.
Я пошла в сарай и увидела там человека в рабочей одежде и каске, который, подняв капот, внимательно рассматривал то, что Холмс называл внутренностями машины.
— Все в порядке, мисс, — сказал он мне и повернулся в мою сторону. Это был Герберт Дин. — Извините, мисс, что я несколько запоздал. Думаю, как и все женщины, вы не заметили, сколько миль показывал спидометр?
— Принимая во внимание, что мы никогда никуда не ездим, зачем нам смотреть на спидометр?
— Верно. Совершенно верно! Хотя теперь все будет по-иному, — загадочно произнес он. — Но если вы все же заметили, это бы очень помогло. Мне кажется, если бы эта машина умела говорить, она могла бы рассказать нам много интересного о Холмсе и о том, где он побывал вчера. Но я и так могу догадаться.
— Я должна у вас спросить, о чем вы догадываетесь?
Он с благодарностью посмотрел на меня или притворился, что благодарен.
— Конечно. — Но потом он бросил свою шутливую манеру и стал говорить серьезно. — Думаю, — сказал он, медленно произнося слова, — что где-то около полудня эта машина подъехала к дому недалеко отсюда, но не в самом поселке. Шофер в ливрее, то есть Холмс, доставил какую-то записку женщине, которая сдавала там комнаты. Эта женщина, по всей вероятности, была высокой и худой. На нее произвел впечатление лимузин и ливрея. Она взяла у него послание. И хоть это мои догадки, но я верю, что именно так и было. Холмс приехал туда вечером на грузовике и вывез из дома новый сундук, который был очень тяжелым для его размеров. Поэтому ему понадобилась помощь. Скажем, помог ему сын хозяйки дома, если он у нее есть. Большинство домовладелиц не выходят замуж. Поэтому и становятся домовладелицами.
— Вы хотите сказать, что в этом сундуке было золото?
— Это просто мои догадки, дорогая ясноокая Лу. Но, думаю, я прав. Таким образом этот маленький жулик расстался со своей жизнью.
— Значит, его убили из-за денег?
— Этого я не говорил. Не уверен. Но он убит. Его ударили по голове, и этот грузовик, совершенно точно грузовик, его переехал.
— Как все это ужасно!
— Да. И странно. И еще одна странная вещь. Я понимаю, почему его одели в пиджак. Чтобы скрыть пятна гудрона на рубахе. Грузовик проехал по гудрону. Это было умно. В девяти из десяти случаев его бы подобрали как погибшего в результате несчастного случая. Его сбило машиной. На этом бы дело и закончилось. Но зачем его аккуратно уложили на дороге, а на грудь положили носовой платок и прижали камнем? Чтобы его нашли?