Арест был произведен вечером во вторник, но в среду проблема Джона Тэлбота все еще не была решена полицией. Состояние его не изменилось, поэтому во второй половине дня по предложению Герберта Дина, который лежал в соседней палате, был проделан интересный эксперимент.
Он дал положительные результаты и даже продвинул следствие, хотя вначале полиция не соглашалась его проводить. В восемь часов утра Герберт Дин позвонил по телефону доктору Армстронгу и попросил его приехать в больницу. Они долго беседовали. Доктор возражал.
— Все это еще находится в стадии эксперимента, — говорил Армстронг. — И я не совсем в курсе, как это делается. К тому же, не могу точно поставить диагноз.
— Мне наплевать на диагноз. Ведь вы можете достать лекарство и познакомиться с методом его применения, доктор? У нас нет времени на раздумье. Позвоните по междугородному телефону. Слетайте на самолете. Сделайте все, что хотите, но не раздумывайте и не теряйте время.
Наконец доктор Армстронг согласился, и к десяти часам утра в палате Джона Тэлбота был установлен диктофон, в углу поставлена ширма, за которой должен был разместиться полицейский стенограф. За счет налогоплательщиков, как говорила мама, был заказан разговор по телефону с Западным университетом. Вскоре после телефонного разговора прибыл в больницу доктор Армстронг. Он привел с собой профессора-психиатра из местного медицинского колледжа и принес пакет с лекарствами. Попросил лед, полотенца и шприц для внутривенного вливания. Лекарство было разведено в дистиллированной воде и введено в вену все еще находившегося в бессознательном состоянии Джона Тэлбота.
Доктор Армстронг рассказал мне потом, что произошло. Человек в постели тут же расслабился. Мышцы расслабились, дыхание стало более ровным, зрачки глаз расширились, и он вскоре уснул глубоким сном.
Спал он очень долго. Во всяком случае, так показалось собравшимся в палате людям, сгорающим от нетерпения. Это были районный прокурор, комиссар полиции, инспектор Бриггс и мистер Салливан. Герберт Дин, который требовал, чтобы ему дали инвалидную коляску, и получивший отказ, дал взятку санитару, и тот прикатил ее. Герберт появился в дверях, когда инспектор пощипывал губу, а комиссар говорил, что все это чепуха и он собирается уходить. Один из медицинских работников намочил полотенце в холодной воде и положил на лицо пациента. Он проделал это дважды, и Джон Тэлбот пришел в себя. Не полностью, но все же достаточно для того, чтобы ответить на все вопросы, которые ему задавали. Однако мозг его еще не работал так, чтобы он мог увильнуть от ответа или сказать неправду.
Он говорил в течение трех часов. Его длинное худое тело, лежавшее на кровати, ничем не напоминало портрет, написанный углем, который очень давно я видела в конюшне. Он рассказал, что знал и что подозревал, ответил на все вопросы, которые были ему заданы. Рассказал такие вещи, услышать, которые они и не мечтали. Рассказывая историю, произошедшую в субботу вечером и в воскресенье утром, он не проявил никакого волнения, когда сказал, что был вынужден отрезать женщине голову и что его при этом вытошнило.
Заявление было очень длинным, поэтому я не буду приводить его полностью. Ограничусь некоторыми подробностями.
— Почему вы застрелили тогда в гостинице девушку, с которой убежали?
— Я не делал этого. Меня не было там. А когда я вернулся, то нашел ее мертвой. В комнате было полно народу. Ее убили из моего револьвера.
Потом он долго рассказывал о том, как любил эту женщину, как несчастлив он был дома, как долго боролся с собой перед тем, как уйти. Полицейские внимательно слушали его в течение всего рассказа, в котором он также объяснил, каким образом бежал из сумасшедшего дома.
— Мне повезло, что меня признали невменяемым. Мои родственники не дали ни цента, чтобы нанять хорошего адвоката, а жена ненавидела меня. Но я не виню ее за это.
Они спросили у него, зачем он вернулся в наш город.
— Чтобы увидеть сына, — ответил он просто. — Я наблюдал за ним все эти годы. После войны я нашел работу бухгалтера на сталелитейном заводе, но потом у меня испортилось зрение, мне сделали операцию. Я работал то там, то здесь. А потом мне предложили работу дворника. Вначале я боялся, что меня могут узнать в Полумесяце, но никто не узнал, кроме Эмили. Она узнала, но я попросил ее молчать.
Он много говорил о Джордже и о том, как каждый день старался его увидеть.
— Он вырос хорошим парнем, — говорил Джон Тэлбот. — Иногда он разговаривал со мной. Мне так хотелось посидеть с ним вместе где-нибудь и поговорить о жизни. Посеять доброе, как говорится. Ведь такова задача отца. Но я не мог этого сделать при сложившихся обстоятельствах…
Они не смогли заставить его рассказать, что же произошло в местечке Холлитри, хотя несколько раз возвращались к этому.
— Что вы нашли в доме недалеко от Холлитри?
— Там все уже было сделано, когда я пришел туда. Я смог только освободиться от трупа. Положил его в сундук.
— А что вы сделали с тем, что было в сундуке? Что сделали с деньгами?
— Закопал. В ту же ночь. Не хотел их больше видеть. Ящики сундука спрятал в подвале. После этого пошел в город и вызвал машину, чтоб увезти сундук.
— А откуда у вас иностранные этикетки?
— Я много путешествовал. Этикетки были на моем чемодане. Я отклеил их с помощью пара, вот и все.
— Вы хотели забрать деньги себе?
— Клянусь Богом, нет! Зачем они мне?
— А где голова?
— Не знаю. Была в сумке.
Только на один вопрос он ответил уклончиво. После всего этого он просто бродил все два дня и почти две ночи, пока не добрался до полицейского участка. Но где бродил, не знал. Он был очень испуган. Ни о чем не думая, просто шел и шел, как робот. Но он видел, что происходило вокруг, потому что говорил о «жарком августе, поблекшем от горячего дыханья солнца».
Все, что он рассказывал, выглядело правдоподобно. И даже полицейские, которые все по натуре циники, поверили ему. Они несколько смягчились, хотя его признания покоробили даже их. Когда он закончил, инспектор Бриггс положил руку на его худое плечо.
— А теперь спите. Перестаньте беспокоиться. Мы все уладим. И пришлем к вам вашего сына, когда вы проснетесь.
Только по окончании допроса возмущенному хирургу удалось уложить Герберта Дина в постель. Однако в этот вечер мне разрешили навестить его, и он рассказал мне, как проходило расследование этого дела. Ниже я привожу краткое содержание его рассказа.
— С самого начала, — рассказывал Герберт, — было ясно, что деньги, которые миссис Ланкастер копила и держала дома, имели отношение к ее смерти. Когда стало известно, что деньги взяла Эмили, у нас было две версии. Одна такая: она взяла деньги для себя, а ее мать, которая могла передвигаться, но скрывала это, обнаружила пропажу, и Эмили ее убила. Против этой версии было безразличное отношение Эмили к деньгам и привязанность к матери. Были и другие факты. Например, ее белоснежное платье.
Тем не менее, Маргарет с самого начала считала, что убийца Эмили, которая потом была убита отчимом. Но мы знали, что старик не убивал падчерицу, нам рассказала об этом Хелен. А я и до того был в этом уверен.
После убийства Холмса стало очевидно, что мы имеем два заговора, направленных на то, чтобы получить деньги и золото. В одном участвовал Холмс, возможно поддерживаемый Пегги. Кто участвовал во втором, было неясно. Я полагал, что в нем замешано несколько человек, так как мы были уверены, что в ночь, когда был убит Холмс, все жители поселка находились дома. И тут я подумал, что этот сообщник попытался выбросить Холмса из грузовика где-то недалеко от того места, где его нашли, и нечаянно задавил его. На теле лежал носовой платок, чтобы его заметили проезжавшие машины.
Это не было похоже на убийство. Я подумал, что это дело рук неумелого водителя, а как мы теперь узнали, бедный старик Тэлбот двадцать лет не садился за руль.
Нам известно теперь, что Эмили узнала Дэниелса и что она любила своего дядю. Это должно было произойти весной, когда ее отношения с матерью стали довольно напряженными. Возможно, Эмили пыталась уговорить ее помочь Джону Тэлботу, а мать отказалась.