Мы были в ужасе. Меня это удивило меньше, чем других, но шок все равно был велик.
В первый день мы не сделали ничего. Или почти ничего. Джима поместили в камеру в тюрьме, и он тут же вызвал своего адвоката Годфри Лоуелла. К концу дня Годфри приехал ко мне. Он выглядел опечаленным. Камера Джима оказалась сырой, пища ужасной, но он отмахнулся от этих подробностей одним жестом.
— Он не говорит все, что знает. Только утверждает, что невиновен, и я ему верю. Но он откровенен не до конца и что-то скрывает.
Тем не менее, если исходить из того, что сообщил нам в тот вечер в моей библиотеке Годфри, положение Джима было достаточно тяжелым. Во время его рассказа Кэтрин не издала ни звука. Дик сидел, держа за руку Джуди, но я сомневаюсь, что Кэтрин заметила даже это.
Короче говоря, Джим признался, что в тот вечер Сара попросила его о встрече, но не в парке и не письменно. Он утверждал, что она ему позвонила.
— Я никогда не получал от нее писем. Ни тогда, ни раньше.
Во время их разговора, который, очевидно, произошел после того, как она встретилась с Флоренс Гюнтер на улице и получила от нее конверт, Сара попросила его встретиться с ней в тот же вечер по очень неотложному делу.
Место встречи назначила на Халкетт-стрит, а он решил заодно прогуляться, пройдя через парк.
Однако по дороге обнаружил, что, переодеваясь, забыл в кармане записку с адресом, зашел в аптеку и позвонил Саре. Но она уже ушла. Поговорив минутку с Джуди, он пошел дальше по знакомой всем тропинке через Ларимерский участок.
Он помнил, что нужный ему дом находится в семнадцатом квартале по Халкетт-стрит и что он должен спросить мисс Гюнтер. Дойдя до нужного квартала, пошел медленнее и на пороге одного из домов увидел ждущую кого-то молодую женщину.
Он спросил, не знает ли она живущую где-то поблизости мисс Гюнтер. Она ответила, что это она и есть, а Сара еще не подошла.
Они вместе вошли в дом и стали ждать в гостиной. Дом оказался пансионом, но хотя дверь в холл оставалась открытой, он не видел ни одного из жильцов, только незадолго до его ухода мимо прошла служанка-негритянка.
Женщина, назвавшаяся Гюнтер, практически не разговаривала и очень сильно нервничала. Время шло, Сары все не было. Гюнтер была уже почти на грани истерики, и без двадцати десять он попрощался и ушел, так и не узнав, зачем его позвали.
— Флоренс Гюнтер, очевидно, не стала с ним ни о чем говорить, — заключил Годфри. — Он пошел домой тем же путем, размышляя по дороге, что же могло произойти. К месту, где тропинка идет в гору, он добрался около десяти часов. Примерно на середине подъема остановился передохнуть и потом пошел дальше. Он утверждает, что ничего не слышал о Саре до тех пор, пока не сообщили о ее исчезновении, и что в тот вечер он ее вообще не видел.
— А трость? Что он о ней рассказывает? — спросила Джуди.
— Что он действительно спрятал ее в шкаф, но никуда не закапывал.
После длинной паузы подала голос Кэтрин:
— Найдя трость, они, конечно, обыскали весь дом?
— Как я понял, да. Говорят, нашли еще кое-что, подтверждающее обвинение.
— Письма?
— Он сжег письма. Чувствовал приближение ареста и вчера пытался приготовиться. Он сказал, что ничего особенного там не было, просто не хотелось, чтобы кто-то чужой копался в его личных бумагах.
Мне показалось, что при этих словах Кэтрин вздохнула с облегчением.
Я перечитала последнюю фразу. Сейчас я знаю, что она действительно почувствовала тогда облегчение. Но даже теперь не знаю, что она подумала, получив его непонятный запрос с просьбой ответить только письменно. Во всяком случае, теперь все было сожжено. Должно быть, это ее успокоило.
Откуда ей было знать, что после обморока Джима в кабинете прокурора инспектор Гаррисон вернулся в его дом вооруженный маленьким пинцетом? На решетке камина в роскошной комнате Джима он нашел и аккуратно собрал несколько обгоревших и почерневших кусочков бумаги.
В тот же день, а может на следующий, он скрупулезно их изучал. Сначала их надо было пропарить и размягчить, потом выложить на специальную бумагу и осторожно разгладить. Но в конце концов он был вознагражден и прочитал одно предложение из девяти слов.
Поздним вечером инспектор Гаррисон опять пришел ко мне, но ничего не рассказал о том, что нашел в камине. Вид у него был какой-то извиняющийся, и несчетное количество кусочков зубочисток усеяло весь пол.
Он пришел сказать, что Говарда отравили. Я видела, что он испытывает явное отвращение к своей миссии.
— Миссис Сомерс или мисс Джуди об этом говорить не надо. В конце концов, он действительно мог сделать это сам, хотя жену и дочь это вряд ли утешит.
Он взглянул на меня.
— У них все было в порядке? Счастливый брак и все такое?
— Несомненно. Инспектор, он себя не убивал.
— Может, и нет. Цианистый калий, — задумался Гаррисон. — Надежно и быстро. Но никакого воображения. Вообще в этих убийствах нет ничего оригинального. Вот у Уолтера воображение есть, а у Блейка нет.
— У Уолтера? — резко переспросила я.
— Он никого не убивал, конечно. Зачем? Даже если отбросить его привязанность к отцу, все равно незачем. Копия завещания исчезла. Устранение свидетелей ничего не дает. Нет. Уолтер Сомерс чист. Я не слишком верю в алиби, но он этого не делал.
Перед тем, как уйти, он сообщил: большое жюри рассмотрит дело к пятнице, и вопрос об обвинении наверняка будет решен положительно. Но его это особенно не радовало.
— Чем больше изучаю преступления, тем меньше понимаю преступников. Возьмем это дело. Все три убийства совершены хладнокровно и нагло. Человеком без страха и совести. Он чертовски умен.
А мы оказались совсем в другом положении. Нашли и арестовали человека, потому что он вел себя совсем неумно. Закопал трость в своем доме, хотя если это он убил Сару, то только по дороге мог утопить ее в десятке речек. С одной стороны, у преступника стальные нервы, что вообще большая редкость, а арестованный падает в обморок при виде этой трости. Он достаточно силен, чтобы спуститься в эту вашу вентиляционную шахту: я для своих лет достаточно крепок, и то не смог бы этого сделать. А врач говорит, что он больной человек и болеет уже несколько лет.
Я сам раскрыл это дело. Доказательств, которые нашел, достаточно на несколько приговоров. Но удовлетворения у меня нет. Во всяком случае, пока.
Одну за одной он быстро сломал три зубочистки.
— Лично я не верю, что мы хотя бы чуть-чуть поняли, что к чему. Вот, например, вечер, когда ранили мисс Джуди. А кстати, она хотя бы сказала, что делала в гараже?
— Сказала, что искала большую линейку.
— Но она же спрашивала Джозефа, где хранится лестница? Зачем она ей была нужна? Чтобы использовать или чтобы посмотреть на нее?
— Инспектор, я понятия не имею.
— Любопытно. У нее была какая-то идея. Она сообразительна. Но вернемся к тому вечеру. Джозеф услышал, как в кустах лают собаки. Вдруг они замолкли, как будто увидели знакомого. Вы с Джозефом пошли к гаражу. Джозеф что-то услышал и громко спросил: «Кто там?» Ответа не было, и вы пошли дальше. Но в кустах кто-то был или проходил — я же утром нашел там следы. Правда, не настоящие. Кстати, следы женских туфель. Мне пришлось много поработать! Но туфли не из вашего дома. Мы с Джозефом проверяли.
Но есть один момент. Мисс Джуди ранили в десять часов вечера, в два часа ночи Нора кого-то увидела. И я хочу знать вот что. Куда мог пойти Джим Блейк в этот промежуток времени, с десяти до двух, и где мог достать пару туфель, принадлежащих крупной женщине, которая ходит, опираясь на внешнюю часть стопы? В его доме нет ни одной женщины.
И почему Джим Блейк приложил столько труда, чтобы скрыть следы, а потом пошел и закопал трость в своем доме? Так мог поступить только дурак или лунатик, но уж никак не человек, который подсунул нам эти следы.
— Инспектор, а вы говорили все это прокурору?
— Прокурору нужен обвинительный акт. У него такая работа. Но человеку, которому предъявило обвинение большое жюри, придется нелегко. Суд потом может признать его невиновным, а клеймо останется.