Впрочем, в оранжерее невозможно чувствовать себя одиноким. Ты находишься в компании цветов и растений, да и стеклянные стены создают впечатление, что тебя видят все и ты видишь всех, и что творится кругом. Любой человек, даже с очень большого расстояния мог меня здесь рассмотреть. Эта мысль подсказывала первый вывод, что Дими Лауэр не могла быть спрятана под настилом и занавеской незамеченной сейчас, в декабре, – от семи часов утра и до пяти часов вечера.
Тут же встал второй вопрос: была ли она при этом живой или мертвой? Чтобы ответить на него, мне пришлось опять нырять под занавеску.
Около четырех лет назад в оранжерею Вульфа привезли цифаген, чтобы заменить им цианистый газ и никофен, и я прочитал в инструкции, на кого станет похожим садовник, если будет небрежно обращаться с этим газом.
Поэтому я тщательно осмотрел лицо и горло Дими и пришел к выводу, что ее еще живой затолкали под настил. Убил ее как раз цифаген. Поскольку казалось невероятным, что она специально там спряталась и лежала совершенно спокойно, пока газ не подействовал. Я методично осмотрел тело, стараясь найти след от удара или что-то другое, но ничего не обнаружил.
Когда поднялся, внезапно услышал откуда-то мужской голос, потом кто-то постучал костяшкой пальцев по дереву и позвал:
– Энди!.. Энди?..
Голос явно доносился из-за деревянной двери, находившейся в конце комнаты, в том месте, где помещение соприкасалось с жилым домом. Настилы в том месте были на двадцать футов короче и оставляли свободное пространство, покрытое ковриком, на котором были размещены тазы и кувшины с огромными растениями.
Снова раздался стук, более громкий, чем прежде, да и голос зазвучал явственнее.
Я подошел к двери и отметил три вещи: дверь открывается от меня, ведет она, очевидно, в дом. С моей стороны она заперта на тяжелый металлический болт, а задвижка и болт обмотаны широкими лентами.
Голос и стук становились все настойчивее. Я понимал, что если я отвечу владельцу этого голоса через закрытую дверь, ничего хорошего из этого не получится. Но если я буду стоять тихо, не отвечая, тогда в теплицу могут ворваться через вторую дверь – не дай бог в подсобное помещение, а Вульф ненавидит, когда его прерывают во время серьезного разговора. Нет!.. Сюда я не должен никого впускать ни под каким видим!
Поэтому я открыл дверь ровно настолько, что сумел выскользнуть один, сразу же захлопнул ее и прислонился к двери спиной.
– Черт возьми, кто вы такой?
Этот вопрос задал мне Джозеф Дитмайк. Я попал не в холл, и не в вестибюль, а в огромную гостиную его дома.
Дитмайк не был столь знаменитой личностью, чтобы его мог сразу же узнать каждый, но в связи с тем, что мы намеревались сманить у него садовника, я навел о нем некоторые справки и запомнил внешность. Я узнал, например, что он любитель гольфа, в третьем поколении стрижет купоны и бездействует, кроме того, сходу запомнилось его примечательное лицо. Один нос чего стоил! Его когда-то свернули набок ударом металлической клюшки, предназначенной для игры в гольф.
– Где Энди? – спросил он также требовательно, не дождавшись ответа, кто я такой. Тут же последовал третий вопрос:
– Там ли мисс Лауэр?
В мою задачу входило прежде всего протянуть время для Вульфа. Поэтому я улыбнулся Дитмайку рафинированной улыбкой представителя нового поколения и на его злобный вульгарный взгляд сказал весьма вкрадчиво:
– Задайте мне весь десяток ваших вопросов, а потом я начну на них отвечать.
– Десяток чего? – спросил он.
– Вопросов, разумеется. Или для разнообразия я начну вам их задавать. Вы когда-нибудь слышали о Ниро Вульфе?
– Конечно. А он тут причем? Я знаю что у него тоже есть орхидеи.
– Отчасти вы правы, хотя сам он говорит, что дело вовсе не в том кто ими владеет, а в том, кто их выращивает… Наш садовник Теодор Хорстман работал в оранжерее Вульфа по двенадцать часов в сутки и даже больше. Но он вынужден был уехать, потому что заболела его мать. Вчера исполнилось ровно две недели со времени его отъезда. После того как мистер Вульф сам покопался в своих теплицах от зари до зари, он решил забрать от вас Энди Красицкого. Вы, возможно, помните, что он…
Меня заставили остановиться, но не мистер Джозеф Дитмайк. За его спиной появились молодой мужчина и молодая женщина, справа от меня возник Пэйл Имбри все в том же засаленном комбинезоне, совсем рядом остановилась еще одна женщина в форме горничной, не столь молодая, но где-то на границе молодости. Именно эта особа и прервала поток моего красноречия, выступив вперед и обратившись ко мне: