Кинумэ поклонилась, запрятав маленькие ручки в рукава, и ушла, закрыв за собой дверь в коридор.
Оставшись одна, Ева сняла шляпу, жакет и подошла к зеркалу причудливой формы, чтобы поправить прическу и полюбоваться собой. Она решила, что завтра же непременно сделает перманент и вообще волосы уже пора помыть. Потом открыла сумочку, достала губную помаду и подумала: привезет ли ей доктор Макклур такую же помаду, какую она видела у Сузи Хотчкисс. Мистер Хотчкисс привез Сузи из Парижа замечательный набор косметики. Она три раза провела пальчиками по губам и затем положила новый слой помады. Поцелуи Дика несколько сломали линию ее губ, и он так и не дал поправить ее. Если верить рекламе, то помада не должна размазываться, однако она размазалась. Ева решила больше не покупать помаду этой фирмы.
Потом она подошла к окну и взглянула на дремавший в послеполуденном солнце японский садик.
На окнах были железные решетки. Бедная Карен! И зачем она, как только купила этот дом, поставила на все окна железные решетки? Взрослая женщина! Это просто какой-то абсурд! Она почему-то всего боялась в Нью-Йорке. И зачем тогда было уезжать из Японии?
Ева бросилась на одну из изящных японских кушеток. В комнате стояла уютная тишина: самое подходящее место для мечтаний. В саду щебетали птички. Гостиная и спальня Карен были расположены в задней части дома, окнами в сад, и детские крики только чуть слышно доносились из сквера на площади… Как приятно помечтать о Ричарде, о том, как они поженятся. Еве очень захотелось, чтобы в этот момент Ричард, ее милый Дикки, оказался здесь в ее объятиях. Бедняжка Дик. Он так огорчился, когда она убежала от него. Как ребенок, у которого отняли шоколадку.
За дверью в спальне не слышалось ни единого звука. Ева взяла со столика первую попавшуюся книгу и начала лениво перелистывать страницы.
4
В 17.30 по нью-йоркскому времени «Пантия» спокойно разрезала воды океана. Темнело. Доктор Макклур лежал в кресле на палубе и смотрел на тонкую полоску горизонта, постепенно темнеющего на востоке.
Верхняя палуба была почти пуста, все ушли переодеваться к обеду. Только один высокий молодой человек в пенсне и в полотняном кепи прогуливался по палубе. Изредка он останавливался и, облокотившись на перила, бросал укоризненные взгляды на спокойное теперь море.
Когда он проходил мимо доктора Макклура, его зеленое лицо слегка пожелтело.
— Доктор Макклур!
Доктор повернул голову и некоторое время, не узнавая, рассматривал молодого человека.
— Вероятно, вы меня не помните, — сказал молодой человек. — Мое имя Квин. Мы встречались с вами в мае этого года на приеме у вашей невесты на Вашингтон-сквер.
— Ах, да, — с кроткой улыбкой сказал доктор Макклур. — Здравствуйте! Как путешествие? Нравится?
— Нет, знаете ли…
— Да. Со мной то же самое. Начиная с самого Саутгемптона. Морская болезнь. Мой желудок никогда не переносил океана.
Мистер Квин сделал отчаянную попытку улыбнуться.
— Знаете, у меня то же самое. Чертовски мучаюсь. Если у меня такой же вид, как у вас, доктор…
— Да, вероятно, такой же, — проворчал доктор Макклур. — Вот что значит морская болезнь. Это мои родственники отправили меня в Европу. Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя сейчас значительно лучше, чем до поездки.
Мистер Квин пробормотал:
— А меня отец. Фактически он отправил меня насильно. Вы знаете, он инспектор Квин из Полицейского департамента. Если я и чувствовал себя в Европе немного лучше, чем до поездки, то обратное путешествие перечеркнуло все.
— Слушайте. Вы ведь, кажется, автор детективных романов? Я теперь вспомнил. Садитесь, мистер Квин, садитесь. Сам я не читал ваши романы — я терпеть не могу подобных вещей, — но все мои друзья…
— Вероятно, написали обо мне кучу недовольных писем, — вздохнул Эллери Квин, опускаясь в соседнее кресло.
— Я не то хотел сказать, — поспешил поправиться доктор Макклур. — Я вообще не люблю этот сорт литературы, я отнюдь не имел в виду лично ваши произведения. Вечно подтасовывают научные данные. Вы, конечно, понимаете, что я не хочу этим оскорбить вас.
— Да, понимаю, — печально проговорил мистер Квин.
На него сильное впечатление произвела перемена, произошедшая во внешнем облике доктора. Его полное, суровое лицо осунулось, а одежда буквально болталась на сутулых плечах.
— Я вас что-то до сих пор не замечал на пароходе, — сказал доктор. — Хотя почти все время проводил в этом кресле.