Это был сильный человек и в то же время усталый, на вид ему нельзя было дать его лет, но тем не менее он производил впечатление по крайней мере столетнего старца.
Любопытный парадокс, но этот человек, который заставлял всех людей чувствовать себя в его присутствии неловкими детьми, сам во всем, кроме своей работы, был сущим ребенком. Он был беспомощный и неловкий и не имел никакого понятия о впечатлении, которое производил на окружающих.
Сейчас он устремил свой взгляд на Карен. Таким взглядом ребенок в минуту опасности смотрит на мать. Он искал у Карен ответа, почему вдруг все замолчали.
— Где Ева, Джон? — быстро нашлась Карен. У нее выработалось шестое чувство, которым она угадывала, когда доктор был в замешательстве.
— Ева? Кажется, я видел ее…
— Я здесь, — отозвалась высокая девушка со ступенек павильона. Но в павильон она не вошла.
— Вот она, — обрадовался доктор Макклур. — Тебе весело, дорогая? Хочешь чаю?..
— Где ты была, милочка? — спросила Карен. — Ты со всеми знакома? Это мистер Квин, кажется, так? Мисс Макклур, а это…
— Мы, вероятно, все уже встречались когда-нибудь, — перебила ее Ева с чуть заметной вежливой улыбкой.
— Нет, мы, например, не встречались, — признался мистер Квин и тотчас встал.
— Папа, опять у тебя галстук съехал к самому уху, — сказала мисс Макклур, совершенно игнорируя мистера Квина и окидывая безразличным взглядом остальных мужчин.
— О, — вздохнула Карен, — просто невозможно заставить его иметь приличный вид!
— У меня все в порядке, — промямлил доктор Макклур, отступая в уголок.
— Вы тоже пишете, мисс Макклур? — полюбопытствовал поэт.
— Я вообще ничего не делаю, — ответила мисс Макклур подчеркнуто любезным тоном. — О, извините, пожалуйста, Карен. Кажется, там…
Она ушла, обескуражив поэта своим поведением. Девушка исчезла среди множества шумных гостей. Японские слуги, нанятые для этого вечера, обносили всех различными заморскими яствами. Но Ева ни к кому не подошла и ни с кем не заговорила, а, сердито нахмурившись, прошла к маленькому мостику в глубине сада.
— Ваша дочь очаровательна, доктор, — пропыхтела русская эмигрантка-писательница. При этих словах тюль яростно заколыхался на ее роскошном бюсте. — Такая пышущая здоровьем девушка!
— Она должна быть такой, — сказал доктор Макклур, поправляя галстук.
— Отличный образец. И надлежащее воспитание.
— Великолепные глаза, — сказал поэт, — хотя, с моей точки зрения, пожалуй, слишком холодные.
— Кому еще чаю? — предложила Карен.
— Доктор, просто удивительно, как вы находите время еще воспитывать дочь, — снова пропыхтела русская леди.
Доктор Макклур посмотрел на поэта и на русскую леди: у обоих были плохие зубы, и, кроме того, доктор очень не любил, чтобы его личные дела обсуждались публично.
— Джон находит время для всего, кроме самого себя, — быстро вмешалась Карен. — Ему уже давно пора отдохнуть. Еще чаю?
— Такое отношение к себе — признак величия натуры, — сказал издатель Карен, обращаясь ко всем присутствующим. — А почему, собственно говоря, вы не поехали в Стокгольм в декабре прошлого года? Только представьте себе: человек пренебрег награждением его международной медицинской премией!
— Нет времени, — пробурчал доктор Макклур.
— О, нет, дело тут не в пренебрежении, — снова вмешалась Карен. — Джон ни к кому на свете не относится с пренебрежением. Он просто беби.
— И именно поэтому вы выходите за него замуж, дорогая? — громко пропыхтела русская леди.
Карен только улыбнулась.
— Еще чаю, мистер Квин?
— О, это так романтично, — провизжала писательница из Новой Англии. — Два лауреата премий, можно сказать, два гения соединяются, чтобы потом, согласно законам наследственности, создать…
— Еще чаю? — спокойно спросила Карен.
Доктор Макклур сердито посмотрел на дам и отошел.
И действительно, жизнь начиналась для доктора только в 53 года. Он никогда не задумывался о своем возрасте, не считал себя ни пожилым человеком, ни юношей. А теперь столь внезапно нахлынувшая юность вызвала у него одновременно чувство радости и раздражения.
Медицинскую награду он мог принять и без нарушения своей размеренной жизни. Ведь поездка за наградой неизбежно означала бы сопутствующие этому досадные процедуры: интервью газетам, приглашения на торжественные медицинские заседания, присуждение почетных степеней. Он с удивительным безразличием отбросил все эти формальности и не поехал в Стокгольм, хотя о присуждении награды ему было известно еще с прошлой осени. Его внимание было полностью посвящено новым научным изысканиям, и месяц май застал его все еще в Нью-Йорке, в его империи — Онкологическом институте.