— Я вижу, — сказал доктор, — что вы уже где-то проконсультировались по этому вопросу?
— О, я позвонил одному врачу, которого хорошо знаю. В разговоре я задал ему вопрос и узнал, как легко может недобросовестный врач убедить свою анемичную пациентку, неврастеничку, в том, что у нее рак.
— Но при этом, — с приятной улыбкой сказал доктор, — вы упускаете из вида возможность ошибки в диагнозе, даже при самых лучших намерениях врача. Я знаю случаи, когда все анализы и все симптомы указывали на рак — да, да, включая рентген, — а на самом деле никакого рака не было.
— Совершенно невероятно, доктор, чтобы именно вы ошиблись, учитывая ваши знания и опыт. Но даже если ошибочный диагноз был установлен не умышленно, зачем вы ей сказали об этом перед самой свадьбой? Если бы вы исходили из добрых побуждений, разве не благороднее было скрыть от нее этот ужасный диагноз?
— Но врач, допустивший ошибку и будучи искренне убежден в том, что это рак, не может оставить пациента в полном неведении. Он должен попытаться применить какое-то лечение, независимо от того, в какой стадии эта болезнь.
— Однако вы не попытались применить какой-либо курс лечения. Не так ли, доктор? Вы покинули своего «пациента» и уехали в Европу. Нет, доктор, у вас не было добрых побуждений, скорее наоборот. Вы умышленно сказали ей, что она неизлечимо больна, вы умышленно сказали, что на данной стадии болезни лечение скорее может принести вред, чем пользу. Вы сделали это сознательно, чтобы заставить ее страдать, чтобы отнять у нее всякую надежду. Для того чтобы подтолкнуть ее к самоубийству.
Доктор вздохнул.
— Теперь вы понимаете, — спросил Эллери, — как может человек убить женщину, находись вдали от нее?
Доктор закрыл лицо руками.
— Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что, несмотря на самоубийство Карен, фактически вы убили ее? Это необычный способ убийства, доктор, это психологическое убийство. Вы просто внушили ей мысль о смерти, но тем не менее это убийство. Такое же, как если бы вы находились тогда не в океане, а в спальне Карен и собственноручно перерезали ей горло.
Доктор Макклур задумался.
— Какой же мотив приписываете вы мне, строя фантастическую, маккиавеллистическую теорию?
— Отнюдь не маккиавеллистическую, — ответил Эллери. — И мотив вполне понятный, человечный и даже заслуживающий одобрения. Вы каким-то образом узнали — в период между приемом у Карен и вашим отъездом в Европу, — что Эстер Лейт Макклур, которую вы много лет назад любили, все эти годы жила в мансарде, над головой вашей невесты… Она была узницей, крайне подавленной, обманутой, обворованной, плоды творчества которой все время присваивались. Возможно, вы даже видели Эстер и разговаривали с ней, но молчали ради Евы. Короче говоря, каким-то образом вы все узнали, и чувство любви к Карен превратилось в злобу, в жажду мести. Вы впервые увидели эту женщину такой, какой она была на самом деле: чудовищем, не заслуживающим того, чтобы жить.
— Против этого пункта, — сказал доктор, — не может быть никаких возражений.
— И когда на борту парохода, — мрачно продолжал Эллери, — вы узнали, что ваша невеста убита, — это было для вас ударом. Вы уезжали в Европу с уверенностью, что Карен лишит себя жизни, но известие о ее убийстве было для вас полнейшей неожиданностью. Вы и не думали о такой возможности. И вы нормально реагировали на это известие, беспокоясь только о Еве. Вы даже допускали возможность, что Ева тоже открыла эту тайну и сама убила Карен. Вы были уверены, что Карен убили, пока я не доказал, что это самоубийство. Вот тогда вы почувствовали на себе клеймо убийцы, поняли, что вы достигли своей цели.
— Можно попросить у вас сигарету? — спросил доктор Макклур.
Эллери молча протянул ему сигарету. Долгое время они сидели молча, как два друга, которые чувствуют такую духовную близость, что разговор становится излишним.
Наконец доктор Макклур произнес:
— Я думаю о том, что сказал бы ваш отец, если бы присутствовал при нашем разговоре.
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Поверил бы он в эту историю? Хотел бы я знать! Потому что ведь не существует никаких доказательств! Совершенно никаких!