– А-а-а-а-а! Моя коляска!
– Спокойно, чудо-былиин! Это была не твоя коляска! – мрачно отозвался Ул.
– Как не моя?! Твоя, что ли?! Ты ее выбирал?! Ты ее покупал?! – не слыша, кричала Яра.
– Ты не поняла! Это была вообще не коляска!
– Как не коляска?!
– Ты разве в грязи ее оставляла?
– Нет. Но она могла скатиться!
– Не могла. Она стояла колесами в грязи, но следов от колес не было! Понимаешь? Ты едва не скормила нашего Илью существу из болота! – повторил Ул.
В Яре мгновенно пробудилась шнырка. Вздрогнув, она недоверчиво шагнула к луже. Да, верно, следов от колес не было заметно, зато имелся другой след: широкий, с полосой слизи. Словно большая виноградная улитка проползла по асфальту.
– Кто это был? – спросила Яра жалобно.
Ул перезарядил шнеппер и огляделся:
– Охотничий эль. Не очень умная личинка-переросток, которую можно заставить принять определенный облик. Только в одном они ошиблись… Не надо было в грязь коляску закатывать. Поставили бы на месте нашей – мы бы и не заметили!
– Замолчи! Прошу тебя!
Яра прижимала к себе ребенка. Она была напугана и разозлена. Илья, ощущая, что что-то идет не так, недовольно похрюкивал. Яре вдруг вспомнилась жесткая, почти одеревеневшая куртка Носко Гнездило, пробитая арбалетным болтом. Вспомнила она и куртку Матрены. Почему в Зале Памяти две эти куртки висели отдельно от остальных? Для того ли, чтобы рассказывать новичкам эту романтическую, до дрожи пробирающую историю? Или, может, разгадка состояла в том, что ребенок отделил их от ШНыра? Особый ребенок, такой же, как у них с Улом… Или если не так, то что эльбы могли увидеть в крошечном ребенке? Разве только то, что, как говорили в ШНыре, он появился на свет в двух животах: в животе Яры и… в котле-животе Горшени!
– Почему ты мне сразу не сказал? – спросила Яра у Ула.
– И ты позволила бы мне выстрелить в коляску, чудо былиин? Ты можешь пожертвовать жизнью, но вот в мелочах… попробуй допросись у тебя какой-нибудь крышечки, шнурочка, пуговки, до расставания с которой ты еще не дозрела… Все, уходим отсюда!
Ул деловито обошел магазин и за штабелем пустых коробок обнаружил желтую коляску, кем-то туда задвинутую, чтобы она не бросалась в глаза. Эта коляска следы уже оставляла, но Яра все равно не решилась положить в нее ребенка. Недавно любимая, теперь коляска внушала ей лишь ужас.
– Разнеси ее тоже! Или дай мне шнеппер! – хищно потребовала Яра.
– Нет уж… Это наша коляска! Вот, смотри, твои салфетки!
Но Яра и салфеткам не верила, и ребенка предпочла нести на руках.
Вскоре, запыхавшиеся, они были уже дома. На всякий случай Ул проскользнул в квартиру первым, держа наготове шнеппер. Осмотрел комнаты, заглянул на кухню. Яра ни на что не смотрела, ничего не видела. Прижимая ребенка к груди, она опустилась на диван и заскулила как страдающий щенок.
– Чего ты? Перестань! – сказал Ул.
Яра, не помня себя, вскочила, замахала руками:
– Они хотели украсть нашего ребенка! Почему?! Он же младенец!
Ул выглянул в окно, проверяя, нет ли кого у подъезда. Смена формы – редкая мутация, поэтому охотничьи эли встречаются не часто. И уж конечно, не сами решают, на кого нападать. Ул сообразил это сразу, но Яре пока не говорил.
– Понятно, чудо былиин! Мне-то ты что доказываешь? Я что, против? – сказал он примирительно.
Яра всхлипнула и промокнула слезы теплой макушкой ребенка. Тот, ощутив прикосновение, скосил рот набок. Искал грудь. Яра покорно начала кормить его.
– Это Тилль его послал? Охотничьего эля? – спросила она.
Ул покачал головой:
– Тиллю незачем связываться с элями. Тилль послал бы пару четверок.
– Тогда Белдо?
– Возможно. Но тут другой вопрос: что эль сделал бы с Ильей, если бы мы опустили его в «колясочку»?
Ул быстро взглянул на Яру и осекся, сообразив, что это не лучший вопрос для обсуждения с испуганной женой:
– Ладно, ты корми! А я пойду с Родионом свяжусь.
Яра не понимала, что говорит ей Ул. Уловила только слово «Родион» и восстановила смысл по одному звучанию этого имени. Да, иметь рядом Родиона будет хорошо.
– Никто не охотится на детей! Ничего не бойся! Скоро к тебе придет дядя Родион! – убежденно повторила она в теплую, вздрагивающую пульсом макушку младенца.
Ул связался с Родионом по нерпи и попросил его как можно скорее прибыть в Копытово. И по возможности захватить с собой Макса.
– Только проследи, чтобы он не брал с собой слишком много арбалетов! – предупредил он.
Родион понимающе хмыкнул. Любовь Макса к оружию служила извечной темой шныровских острот. У них говорили, что если на дороге, ведущей из ШНыра в Копытово, появился уныло бредущий богатырь, навьюченный несколькими тяжелыми арбалетами, тубусом с болтами, кучей приспособлений для коррекции стрельбы и походной прицельной треногой, то все ведьмари знают, что это Макс тайно выдвигается на засадные рубежи.