Трубка еще секунду растерянно помолчала, а потом красивый женский голос заторопился:
– Минуту, Анечка! Я сейчас позову Женечку! Он в ванночке, головку моет… Женечка, тебе звонит Анечка Долбушина!
Где-то зашумела вода, торопливо застучали по полу мокрые пятки, и в трубке возник голос Гамова:
– Привет! Я тут в полотенце замотался и выскочил! Погоди, дай голову вытру, а то вода в динамик заливается.
– Кто со мной говорил? – спросила Рина.
– Моя мама! Она в Москву на неделю прилетела, – голос то удалялся, то приближался. – Что ты ей такого сказала? У нее глаза были размером с тарелку.
– Да так, ничего. А с какой радости она назвала меня «Анечка»?
– А… ну она всегда так. Никогда не скажет «Татьяна Константиновна», а всегда «Татьяночка Константиновна», «тарелочка», «машиночка» и так далее… – попытался выкрутиться Гамов.
– Не хитри! Почему «Аня»?! – настаивала Рина.
– Э-э… ну это же ясно! Ты сохранена у меня в телефоне как «Аня Долбушина», а мама очень уважает Альберта Федоровича! Надеюсь, ты не сказала ей ничего лишнего? Она давно мечтает, чтобы… В общем, сама понимаешь!
Рина кашлянула:
– Нет, конечно. Просто неудачно пошутила. Пересохрани меня как «Рину» или убери из телефона вообще. Аня Долбушина! Классика конспирации, блин! Слушай! Я не могу связаться с… ну, в общем, с отцом. Не знаешь, что с ним?
Снова затопали мокрые пятки. Ощущалось, что где-то рядом замаячила мама, якобы принесшая сухое полотенце, и Гамов выискивает тихие уголки, где можно поговорить без помех.
– Слушай, – сказал Гамов негромко. Рина ощутила, что он смущен. – Тут такое дело. Альберта Федоровича ищут. Он ранен и скрывается. Его форт его защищает, само собой, так что не волнуйся.
Рина села на землю. Это было в шныровском парке. Вроде бы голова не кружилась, зато закружился весь мир.
– Опасно ранен? – выдохнула она с усилием.
– Не могу сказать. Как ты догадываешься, мне не докладывают.
– Ладно. Если чего узнаешь – позвони мне. Пока, – сказала Рина.
– Погоди… – заспешил Гамов. – Подожди секунду!
– Ну…
– Ты иногда видишь… э-э… Насту? – спросил Гамов настолько незаинтересованно, что моментально выдал себя со всеми потрохами.
– Ну, допустим, иногда вижу…
– Ты можешь ей сказать, чтобы она мне позвонила? А то я почему-то никак ей не дозвонюсь.
– У нее другой номер. Старая карточка испортилась, – объяснила Рина.
– Да? – удивился Гамов. – У меня почему-то никогда не портилась.
– А сколько раз ты стрелял в свой телефон из арбалета? Больше трех? А наконечники простые или бронебойные?
– Ясно, – сказал Гамов. – Так новый номер дашь?
– У нее теперь дурацкий кнопочный телефон. С собой она его редко носит, и он валяется по всему ШНыру. На нем народ в змейку играет, – сказала Рина устало. – А тебе вообще-то зачем ее номер?
– Понимаешь… – замялся Гамов. – Наста – прекрасный лебедь, который почему-то хочет оставаться гадким утенком… Ну то есть сам себе назло хочет остаться утенком… Что там вам во мне нравится? Волосы? Я их отрежу! Рост? Я буду сутулиться… Ну-с! Похвалите меня еще за что-нибудь! Я жду!
– Глупо, – сказала Рина. – Детский шантаж!
– Нет, тут сложнее… – перебил Гамов. – Наста… она очень искренняя. Но она трясет мир как клетку… Хочет в своей жизни что-то поменять, но не понимает, за что взяться, и все только ломает. Не видит себя по стороны, не знает своих удач… не понимает, за какие черты характера ее любят, а за какие нет. Даже внешности своей не чувствует… Например, у нее красивый смех, но если я ей это скажу, она будет смеяться как Буратино, которого распиливали пилой-болгаркой и случайно наткнулись на гвоздь.
– Смотри не обманись! – посоветовала Рина. – Номер я, конечно, сброшу, но ты держишь Насту за глупую девочку, которую можно раздразнить, влюбить в себя, поиграть и бросить. Но Наста не тебе чета. Она шныр. Причем такой, что в ущелья залетает, в каньоны, где можно с концами остаться… Ты рядом с ней птенчик!
– Правда? – спросил Гамов жадно.
– Правда. Ты принимаешь ее за гадкого утенка, но она если и превратится в кого-то, то не в лебедя. Она скорее беркут или степной орел, а тебе нужен хорошенький волнистый попугайчик… Это твой максимум!
Гамов сердито повесил трубку. Рине было все равно. Ее волновала сейчас только судьба отца. Она знала, что сейчас пойдет в сараюшку, найдет Сашку и будет плакать у него на плече. В конце концов, зачем-то же мужчинам нужны плечи!
Насту она встретила вечером, когда от Сашки вернулась в ШНыр. Вначале услышала сердитый звук автомобильного сигнала. К воротам подъезжала одноглазая «жирафа». За рулем сидел Кузепыч, колотивший ладонью по гудку. Наста высовывалась в окно машины и улюлюкала, едва не задевая головой столбы. У ворот Кузепыч затормозил. Выскочил из машины и, не удержавшись, стукнул кулаком по крыше.