И вот, наконец, мы достигли цели! Уже ближе к вечеру наш караван поднялся на высокий холм, и я остолбенела. До этого город представлялся мне тем же поселением, только большего размера. Не тут-то было! Подножие холма огибала небольшая речушка, а внизу на равнине раскинулся город. Прямо настоящий город с высокими, средними и маленькими домами, широкими улицами и толпами людей. И все эти дома, а в некоторых я насчитала пять этажей, были деревянными. Слово «архитектура» здесь было абсолютно неуместно. Зодчество! Вот так правильнее. Все дома, и высокие в том числе, состояли из каких-то башенок, маковок, резных элементов, сложных аркообразных фронтонов. Витые столбы поддерживали у каждого из них высокое крыльцо. Декоративные элементы больше напоминали тонкое кружево ручной работы. Ажурные ограждения придавали и так праздничному виду улиц совсем уж какой-то фантастический образ. И все эти многочисленные элементы были крашены в яркие веселые леденцовые цвета.
Потемневшего дерева, как в наших кособоких деревнях, не было вовсе. Для строительства было использовано светло-желтое, словно горящее изнутри мягким янтарным цветом, дерево! Речушку пересекал мост, который больше походил на игрушечный — весь такой яркий, резной, воздушный. Но, судя по тому, как по нему топали мамонты, а он даже не поскрипывал, сделан он был на совесть.
Вблизи город производил еще большее впечатление. Пока мы шли по улицам — кстати, мамонты вышагивали по двое, и еще оставалось место встречному транспорту, о котором чуть позже, — я не увидела ни одного простого окна, только витражные. Даже постройки, которые явно носили служебный характер, были с разноцветными стеклышками. Они ловили отраженный свет бессолнечного неба и разбрасывали во все стороны россыпи разноцветных солнечных зайчиков.
Если вы думаете, что мы топали по утрамбованной колеистой разбитой дороге, то сильно ошибаетесь! Все улицы были замощены! Нет, не камнем и не асфальтом, как в наших холодных городах. Я даже не знаю, как объяснить… Ну вот представьте, что брусчатка не каменная, а деревянная, такие квадратные плашечки со стороной сантиметров в пятнадцать. С четко прочерченными годовыми кольцами. Так вот этими плашечками и была выложена улица. И цвета подобраны так искусно, что явно просматривался некий собранный из них рисунок. Едрит, у нас в городах из тротуарной плитки только недавно стали узоры класть, а здесь люди без всяких тракторов, вручную, хлеб убирают, а на дорогах, поди ж ты — ковры деревянные. И, судя по тому, что у самых заборов трава кое-где пробивается, давно лежит, и хоть бы хны!
Теперь о транспорте, благо разного транспорта там хватало. В основном, конечно, кони катили за собой нечто, больше всего напоминающее маленькие резные лаковые коробочки на колесах. Но встречались и более странные экипажи. Какие-то сказочные, как будто выдолбленные из целого куска дерева стилизованные фигуры птиц и зверей, полые внутри, которые без всякого гужевого подспорья двигались сами по себе. Просто самоходная хохлома! Вот вы опять же скажете, что, мол, наши автомобили тоже без лошадей нормально существуют. Но от наших выхлопа и шума — мама не горюй, а эти в абсолютной тишине проплывали (другого слова не найти) по деревянному мощению и, казалось, даже не касались его.
Люди были одеты тоже празднично и ярко. Мужчины славянской наружности, при непременной бороде. В кафтанах — бархатных, замшевых, кожаных. В сапогах со всякими бляшками и финтифлюшками. Перепоясаны богато украшенными металлическими ремнями. Головы, как правило, перетягивали металлические или кожаные обручи.
Девицы же все поголовно щеголяли длинными косами. Головы их были повязаны или лентами, или широким позументом с жемчужными висюльками, который оставлял макушку открытой. Ниспадающая оттуда коса заканчивалась плотным лоскутом ткани, унизанным разноцветным бисерным плетением или жемчугом и каменьями. Сами же косы были сплошь перевиты золотыми нитями или сетками из жемчуга. У женщин постарше волосы были убраны под нарядные кокошники. Поверх длинных платьев на них красовалось что-то навроде кафтана в пол с длиннющими, разрезанными спереди рукавами. Грудь каждой была убрана монистами, ожерельями и золотыми цепями, пальцы — кольцами и перстнями. Я в своих потасканных джинсах и раздолбанных кроссовках казалась чужой на этом празднике жизни. Но, как ни странно, никто на меня не косился. Все встречные люди улыбались нам, а некоторые отвешивали глубокие поклоны, как старым знакомым.
Вскорости мы пришли на постоялый двор, и я смогла воочию убедиться, что являюсь далеко не самым экзотичным, в смысле одежды, гостем города. В уголке сидел и уплетал баранью ногу огромный циклоп в одной только меховой набедренной повязке. Неподалеку от него расположились два сатира, у которых и вовсе из одежды были только кожаные сумочки через плечо. Присутствовала компания людей со странной голубоватой кожей, которые были так плотно увешаны золотой чешуей, что понять, кольчуга это или просто ткань, густо затканная золотом, не представлялось возможным.
Навстречу нам вышла дородная статная женщина с приветливой улыбкой на устах. Отвесив поясной поклон, она пропела мелодичным голосом:
— Милости просим, гости дорогие! — На румяных щеках заиграли ямочки. — Вы к нам хлеб-соль отведать или на постой определиться?
— На постой, добрая хозяюшка, если палаты есть свободные, — будучи в нашем отряде за старшего, ответил Быстробег. — Нам, если есть такая возможность, внизу бы, а то несподручно подниматься, — и покосился на свои копыта, — а вот девице нашей можно и светелочку. А сперва-наперво баньку бы.
— Баньку как раз только-только натопили, — и крикнула куда-то в глубину зала: — Нежана, доченька, беги сюда.
К нам подскочила премиленькая девчушка, года на два помладше меня. Женщина отдала ей какие-то распоряжения и снова повернулась к нам:
— А как же вас звать-величать, гости дорогие? Я — Избава, — и опять поклон в пол.
— Я Стеша, — поклонилась и я, чувствуя себя какой-то неудачной актрисулькой в самодеятельности. Да и плавности движений, как у Избавы, у меня точно не было. Дальше представились и коневрусы. Когда с церемониями было покончено, меня поручили заботам Нежаны, а коневрусами занялся мужичок преклонных лет.
Вначале Нежана показала мне мою комнату. У меня аж дух захватило от перспективы ночевать тут — такой она оказалась уютной, хоть и небольшой. Просто шкатулочка какая-то! Разноцветное оконце выходило на густой тенистый сад. Высокая кровать гордо несла на себе горы подушечек разного размера, все постельное белье по краям украшала затейливая вышивка. Стены были расписаны фантастическими деревьями и райскими птицами. В углу стоял большой резной сундук, а под окном — длинная лавка. Вроде и мебели больше не было, но комната вовсе не казалась пустой.
— Все ли ладно? — спросила Нежана и залилась густым румянцем. Я кивнула. — Послать Даян Измировича за вашими вещами или у вас только эта чародейная сума?
Не успела я ответить, как «чародейная сума» попыталась устроиться на узком подоконнике, взмахнула ручкой и прямо сквозь стекло вывалилась наружу. Мы хором ахнули и подскочили к окну. Осколков нигде не было, да и стекло никуда не делось. Я недоуменно посмотрела на девчушку. Та же, нисколько не смутившись, высунула голову наружу прямо сквозь прозрачную преграду и громко рассмеялась. Я с опаской прикоснулась к углу витража, и моя рука, не почувствовав сопротивления, оказалась на улице. Вытащила руку назад — дырки не было. Я аккуратно коснулась поверхности, она задрожала. Больше всего по тактильным ощущениям это походило на плотный мыльный пузырь, который не лопался. Я осторожно высунула голову и тоже рассмеялась. Саквояж висел вниз головой на смородиновом кусте и сыпал проклятиями, а вокруг с громким квохтаньем носились курицы. Красивый важный петух все пытался подпрыгнуть и клюнуть незадачливого агрессора. Продолжая весело подхихикивать, мы побежали вызволять смородинного пленника.
Проводив в баню, Нежана сдала меня с рук на руки худенькой маленькой старушонке, которая велела называть ее теткой Либушей. И вот там-то я поняла, что значит настоящая банщица. Откуда только в таком тщедушном тельце силы брались! Уж она меня и веником охаживала, и чем-то грубым терла, и отварами какими-то поливала. И при этом приговаривала что-то, на заговор похожее. Из бани я вышла на подрагивающих ногах, в новой холщовой рубахе, которую мне тетка Либуша выдала взамен моих пропотевших вещей. И села на крылечко бани, где меня и отыскала позже Нежана.